На крыльях любви. История создания метода Тета-исцеления - Гай Стайбл

С любовью вспоминаю эпизод, когда я, шестилетним ребенком, вместе с семьей отправился в поход к котловине Петерсон около Грейвелли-Рейндж в долине Сентенниал. Была середина августа. Как только мы разбили лагерь, к нам с визитом пришел местный пастух. Его интересовало наше пиво, к тому же по его преувеличенно громкой и несдержанной речи было понятно, что он несколько одурел после многих месяцев полного одиночества в горах. Мой дед долго беседовал с ним, пока тот наконец не ушел в свои угодья.

На следующий день мы стали свидетелями того, как пастух пронесся через наш лагерь на лошади, размахивая винтовкой. Он орал: «Медведь! Я ранил его, сейчас я его прикончу!» – и стрелял по какой-то неведомой нам цели. Паля из винтовки, он скрылся в густых зарослях.

Женщины перепугались не на шутку: раненый медведь – это серьезно. Мужчины же сочли все это шуткой пастуха и посмеялись над ним от души. Только моя мама сказала отцу, чтобы тот на всякий случай держал ружье в палатке, – наверное, она больше волновалась по поводу пастуха, у которого «поехала крыша», чем по поводу медведя.

Утром следующего дня район накрыл штормовой фронт. Несмотря на летнее время, начался снегопад – ведь мы были на высоте более 2 тысяч метров. Очень быстро высота снежного покрова составила 15 см и продолжала расти. Нам нужно было спускаться вниз! Дорога превратилась в грязное болото, наши пикапы то и дело застревали в грязи, поэтому всем, даже детям, приходилось выходить из машин и толкать их. Это был кошмарный день – машины то и дело застревали, стоял холод; когда мы наконец спустились в долину, то были покрыты грязью с ног до головы. Но такие эпизоды остались в памяти как яркие моменты моих детских лет.

Последние годы я работаю посреди асфальтовых джунглей, но чувствую, что остаюсь все тем же сыном Матери Земли. Я и сейчас я умею слышать зов диких мест на планете – полагаю, эта способность живет во мне благодаря той земле, на которой я вырос.

Но давайте на минуту задумаемся.

Под словом «дикий» я не подразумеваю «неумный» или «некультурный». Для меня оно связано с той свободой, которой мы можем наслаждаться в жизни, не ущемляя свободы других существ. В этом смысле мое детство было диким и вполне идиллическим, по сравнению с другими. В моем детстве были синие джинсы и клетчатые рубашки-ковбойки, перочинные ножи и винтовки 22-го калибра. Настоящие ковбои и индейцы, работавшие на ранчо. Фазаны в полях, барсуки, лисы и суслики на берегах рек и каналов, ястребы и орлы в небе, лани, олени вапити и лоси в горах, а еще бизоны, забредшие к нам из Йеллоустонского национального парка.

Бесстрашные сторожевые собаки и, казалось, вечные пастушьи лошади, которые не собирались умирать даже в старости. (Один конь по имени Синнер прожил до 39 лет.) Рыба в ручьях, способная согнуть вашу удочку в дугу, олени на люцерновых полях, наконечники стрел, найденные в зарослях полыни. Стада коров и быков, табуны диких лошадей с гривами до земли. Замки, построенные из прессованного сена, и гуляш, который готовила сестра, пока мама работала в местной лавке. Мои мелкие проделки, когда я утаскивал мамины кухонные ножи, чтобы они, в моих фантазиях, превращались в мечи, или открывал рождественские подарки раньше времени, чтобы потом неумело запаковать их обратно. Горы на границе Монтаны и еще более дикие места в Айдахо – нетронутые леса и нескончаемая глушь. Места, где мальчик с легкостью мог себе представить, что он – единственный человек на этой Земле.

Конечно, Сандра, моя мама, не собиралась сделать меня дикарем. Каждое воскресенье мы посещали церковь, а каждый вторник – уроки Закона Божьего. Манеры поведения за столом она прививала с особым рвением. Мои родители – умные люди, трезво смотрящие на жизнь, которые могли достичь совершенства в любом деле, за которое брались. Но оба принадлежали к семьям с длинными фермерскими традициями, поэтому и сами пошли по этой стезе.

Боже, эти нескончаемые, громыхающие по полям стада, виденные мною тогда! Я помню эти жестокие зимние ветра, эти сугробы высотой с лошадь и как мои родители перегоняли скот в декабрьское ненастье.

Наша семья стала заниматься скотоводством с легкой руки моего деда Чарльза. Он не любил земледелие – в основном потому, что его отец не разрешал ему садиться на лошадь, запряженную в плуг. Тот считал, что ехать верхом слишком опасно, и заставлял моего деда идти следом за лошадью. Земледелие в те времена было невероятно тяжелым занятием, поэтому мой дед решил заняться скотоводством. Любовь к животным, равно как и к природным возвышенностям, привела его в долину Сентенниал.

Мне всегда казалось занятным, что, когда с кем-то из пастухов, ведущих скот в Монтане, что-то случалось, то он узнавал об этом, находясь в Айдахо. Когда он приезжал в горы, можно было с уверенностью сказать, что он прозна́ет о том, что погонщик напился и оставил стадо без присмотра. Его внутренний «радар» работал четко и точно – это свойство деда не ускользнуло от внимания его троих детей и старшего брата. Обмен информацией в то время был затруднителен, и такой дар не могли не ценить.

Вскоре после смерти моего деда в декабре 1969 года я увидел один сон. Мне снилось, что я еду на школьном автобусе домой и что водитель, Мэл Уилди, сделал остановку недалеко от фермы Стайблов. Открыв дверь, он посадил человека, стоявшего на краю дороги. Я сидел в начале салона. Повернувшись ко мне, Мэл сказал: «Ты ведь знаешь, кто это?»

Это был Чарльз, мой дедушка. Когда он сел рядом со мной, я испытал неприятное чувство страха и отвращение, мое тело будто сковал лед. Дверь автобуса закрылась, Мэл нажал на газ. Меня не покидало чувство, что все происходящее – в корне неправильно, и что ни я, ни мой дед не должны были быть частью этого сна.

Он спросил: «Ты знаешь, кто я?» Не поднимая головы, я кивнул. Он продолжил: «Я хотел бы, чтобы ты кое в чем мне помог. Ты будешь очень нужен своим родителям. Прошу, позаботься о них в будущем. Обещаешь?»

И снова я смог только кивнуть в ответ. Но в глубине души я знал, что в тот момент я дал клятву, которая привяжет меня к ранчо на долгие годы.

Я проснулся в холодном