Геродот и море - Сергей Эдуардович Цветков
Место это знаменито в преданиях эллинов. Во времена гигантомахии возле его берегов Посейдон Амфибей расправился с гигантом Полиботом, сыном матери-земли Геи. Лазурнокудрый бог оправдал своё грозное имя – «колебатель земли». Своим острым трезубцем он отколол от Коса огромную скалу и придавил ею Полибота. Так возник соседний остров Нисирос. В дальнейшем жители Коса прогневали Геракла: приняв его корабль за пиратский, они бросали в него камни, не позволяя пристать к берегу. С невероятным трудом Гераклу удалось одержать верх над обидчиками. Он убил косского царя Еврипила и взял в жёны его дочь Халкиопу.
Когда же пришёл черед общегреческого похода на Илион, Кос снарядил свои корабли, упомянутые Гомером в незабвенном перечне эллинской флотилии.
С тех пор утекло много воды, и ко времени рождения Геродота Кос славился двумя вещами: знаменитым на всю Элладу храмом Асклепия[4] и дорогими прозрачными тканями – платья, сшитые из них, обнажали тело, вместо того чтобы скрыть его, и потому были любимым одеянием гетер.
Первые эллины высадились на землю Галикарнаса спустя много лет после Троянской войны. Это были выходцы из Арголиды[5].
До прихода эллинов юго-западную оконечность Азии вместе с близлежащими островами населяли карийцы. Именно их греки впервые назвали «варварами». Название области Кария на их языке означало верхушку, маковку. Когда-то они, в свою очередь, подчинили здешних туземцев – лелегов. В прошлом карийцы были столь воинственны, что, даже покорившись царю Миносу[6], не платили никакой дани, а лишь поставляли гребцов для его кораблей. В пору своего могущества карийцы изобрели три вещи, – султаны на шлемах, эмблемы на щитах и ручки на внутренней стороне щитов, под левую руку (прежде щит крепился на кожаную перевязь, которую надевали через плечо). Впоследствии эллины переняли от них эти нововведения. Особенно пригодилась рукоятка на щите – именно она позволила построить гоплитов[7] в несокрушимую фалангу.
Карийцы пришли на помощь Трое, тем самым связав свою судьбу с судьбой поверженного города. Победа эллинов надломила их могущество. Однако и после того, как карийцы утратили независимость, иноземные правители охотно нанимали их на службу.
Первые колонисты из Трезена высадились на острове Зефирий (позднее его соединили с материком узким перешейком), у входа в удобную бухту, прямо напротив небольшого карийского городка Салмакиса. Прошло немало времени, прежде чем оба поселения слились в один город под названием Галикарнас. Смешалось и его население – греки из Зефирия и карийцы из Салмакиса породнились благодаря многочисленным бракам. Из-за этого соседние эллины из дорийского Шестиградья[8] относились к галикарнасцам с предубеждением и однажды, воспользовавшись случаем, исключили их из своего союза. Впрочем, это не помешало Галикарнасу добиться процветания, которое сделало его столицей властителей Карии. Первым из них был кариец Лигдамид, женатый на гречанке. Их дочь получила имя Артемисия. После кончины своего супруга она взяла верховную власть в свои руки.
Спутники торговли – богатство и довольство – породили в галикарнасцах изнеженность. Причины её молва искала в свойствах воды из местного источника, чья нимфа по имени Салмакида проводила свои дни в праздности и, в конце концов, пленившись нежной красотой Гермафродита, срослась с ним в единое существо. Привыкнув ценить превыше всего житейское благополучие, жители Галикарнаса безропотно подчинились власти сначала лидийских, а затем и персидских царей, тогда как их соседи – ионийские греки – доблестно, хотя и безуспешно сражались за свободу своих городов.
III
Геродот, подобно многим галикарнасцам, происходил из смешанной семьи. Отцом его был кариец, матерью – гречанка. Родители маленького Геродота быстро заметили, что нет лучшего способа завладеть его вниманием, чем завести разговор об Артемисии и её подвигах. Он готов был часами слушать эти истории. Царица Галикарнаса навсегда сохранилась в его памяти такой, какой она предстала перед своими подданными в день возвращения из похода – гордой, величественной, неподсудной молве, – полная противоположность тем женщинам, которых он видел вокруг себя: тихим, покорным, всегда занятым какой-то мышиной вознёй в гинекее. Внимая рассказам взрослых, Геродот замирал; прозрачно-зелёные глаза его светились восторгом, а детское личико время от времени становилось строгим, и по нему пробегала тень напряжённого раздумья.
В детстве Геродот потерял младшего брата, который умер в младенчестве; но зато, повзрослев, обнаружил, что у него есть старший. Звали его Паниасид, и он обгонял Геродота лет на пятнадцать. Их связывало двоюродное родство – отцом Паниасида был Полиарх, приходившийся братом Геродотову родителю Ликсу.
Паниасид был неказист и, кажется, стыдился этого. Однако он весь преображался, когда читал свои стихи. В эти мгновения некрасивое лицо его дышало божественным восторгом, и Геродот страстно влюблялся в каждую его чёрточку – крупный нос, близко посаженные глаза, взлохмаченные жидкие волосы на круглой голове с высоким покатым лбом и развесистыми ушами… Однажды из подслушанного разговора взрослых Геродот узнал, что Паниасид – известный поэт, чтимый во всей Элладе как продолжатель великой эпической традиции Гомера и Гесиода. В доме Ликса Паниасид прочитал свою «Гераклиаду» – все четырнадцать песен, одну за другой, по мере их сочинения. Геродот с нетерпением ждал каждого нового появления двоюродного брата, чтобы с упоением проглотить очередную порцию похождений сына Зевса и Алкмены, изложенную героическим шестистопником.
Паниасид не сразу заметил, что у него нет более благодарного слушателя, чем юный сын Ликса. А, заметив, сблизился с ним так просто и непринуждённо, словно со своим сверстником. Ему первому открыл он свой новый замысел. Вслед за делами божественными Паниасид хотел воспеть деяния человеческие. «Ионика» – так называлась задуманная им поэма. Звучными элегическими двустишиями он собирался поведать историю славного ионийского народа. На долгое время исторические разыскания сделались главным его занятием. Паниасид скупал сочинения логографов[9] и приглашал к себе рапсодов[10] в надежде выудить из их памяти нужные ему сведения. Не довольствуясь их бессвязными россказнями, он совершал длительные путешествия, чтобы своими глазами увидеть места, о которых намеревался писать. В Ахайе[11] он собирал предания о древнейшем союзе двенадцати ионийских племён, впоследствии сбитых нашествием ахейцев[12] с родной земли и нашедших убежище в Аттике; в Афинах записывал сказания о последнем афинском царе Кодре и его сыновьях, которые, не сумев ужиться между собой, увели часть ионян в Азию; в Милете слушал рассказы о
