Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина
– Что вы хотите? – спрашивает кассирша.
– Хочу получить деньги!
– Мы выдаем только двадцать рублей в месяц. Напишите другое требование; у вас в записке написано пятьсот рублей…
– Но я очень больна и часто ходить в банк не могу. Прошу выдать мне мои пятьсот рублей…
Кассирша послала меня к директору. Ему я опять стала объяснять, что деньги я положила только на хранение, что я очень больна и что мне нужно именно пятьсот рублей.
– Все это я понимаю и очень вам сочувствую. Но распоряжение правительства ясно: больше двадцати рублей один человек получить не может!..
К моему счастью, он был еще из старых русских чиновников и был человечен… Видя, что я так больна и слаба, что мне нужно лежать в постели, он сказал:
– Вот, что я могу сделать для вас, г-жа Семина. Так как вы не получали уже два месяца ваши деньги, то я принимаю риск на себя и выдам вам за два месяца вперед. – Он сделал нужные надписи на моем бланке, и я пошла к кассе. Когда я подошла к окошку, оно уже было закрыто, и кассирша собиралась уходить. Я показала ей мое разрешение от директора…
– Банк уже закрыт! Приходите завтра! – сказала она, потушила свет и закрыла окно.
Боже… У меня такая слабость… Еще несколько минут разговора с ней, и я упаду… В это время вышел директор; он подошел ко мне, узнал, в чем дело, и приказал выдать деньги. Новая беда: от слабости я забыла, как пишется моя фамилия, и не могу подписать бланк…
– Пожалуйста, скажите мне буквы моей фамилии! – прошу я кассиршу.
Она прямо позеленела от злости!
– Когда вспомните вашу фамилию, тогда и приходите и сделайте вашу подпись. Банк давно закрыт! – добавила она и захлопнула окошко. Я не имела сил отойти от кассы… Чтобы не упасть, я оперлась на окошко спиной. В это время вышел директор и прошел мимо меня. Но вдруг он вернулся и спросил меня, почему я все еще стою тут? Я рассказала ему все. Он взял мою вкладную книжку, а уходящую кассиршу заставил вернуться и выдать мне деньги. Я поблагодарила директора и пошла к лестнице. Она была очень широкая, мраморная, покрытая ковром. Я подошла к перилам, но у меня не хватило сил и смелости спуститься без посторонней помощи. Я чувствовала, что с первой же ступеньки полечу вниз головой. Я держалась за перила и ждала, что кто-нибудь мне предложит помощь… Но молодым, здоровым служащим, пробегавшим мимо меня, и в голову не приходило, что я жду их помощи. Так все и прошли мимо… Но вот по лестнице поднялся старик, подошел ко мне и спросил, чего я жду! Это был банковский сторож. Он помог мне спуститься, довел меня до дверей…
– Я бы вас проводил и дальше, но не могу! Я один сторож и не могу оставить запертую дверь. Некоторые старшие чиновники после обеда приходят сюда работать, и я должен быть здесь.
Пришла я домой около четырех часов. Мои хозяйки были очень обеспокоены моим долгим отсутствием. Обе они встретили меня на площадке крыльца, помогли подняться в мою комнату и уложили в постель. За ночь я отдохнула, отлежалась и утром пошла в очередь за сахаром. Продовольственный склад нашего района был тут же – на Анастасьевской. К счастью, в складе очереди еще не было. Я подала мою книжку заведующей. Она посмотрела ее и сказала:
– Фунт сахара можете получить, мы только что получили сахар; рис есть, если хотите, могу дать фунт. Махорку получили, если курите, могу четверть фунта дать.
– Я бы хотела вместо махорки получить немного картофеля.
– Картошки нету; но скоро получим и ее. Почаще наведывайтесь, а то разберут все. – Она отвесила фунт сахарного песку и высыпала в принесенный мною бумажный пакетик. Под рис пришлось пустить носовой платок.
Пока были деньги, я питалась и набиралась сил, и к весне порядочно окрепла. Тех денег, которые выдавал банк, не хватало мне для уплаты за комнату, поэтому я снесла несколько платьев в комиссионный магазин для продажи. Обещали продать их скоро. Пошла узнать, не продали ли уже? Дамы, открывшие этот магазин (жены бывших офицеров), совсем меня смутили. Они сказали, что таких платьев теперь не покупают.
– Слишком шикарны, не по времени!.. Если бы принесли шерстяные, да попроще, да потеплее, то их мы продали бы сразу…
– Хотите, я привезу ковры?
– Нет! У нас много ковров. Их и вовсе никто не покупает!..
Пошла к доктору Божовскому и рассказала ему, в каком я нахожусь положении…
– Я хочу работать. У меня нет денег на жизнь!
– Если хотите дежурство у тифозных, то я могу дать вам работы сколько угодно. Платят хорошо. Попробуйте зайдите в госпиталь на Михайловской. Там тоже нужда в сестрах…
Я пошла. Разыскала госпиталь, вошла в подъезд… Посреди широкой приемной стояла грязная женщина с метлой в руках. Опершись на ручку метлы, она размахивала свободной рукой и что-то говорила сидевшему на скамейке солдату, который, вытянув ноги и закинув руки, курил и время от времени сплевывал на пол. В бывшей приемной госпиталя, где обычно больные ожидали приема у доктора, была ужасная грязь. Пол был покрыт окурками, старыми бумагами, обгорелыми спичками и заплеван.
Я спросила у женщины, подметавшей пол:
– Где главный врач? Могу ли я его видеть?
Женщина посмотрела на меня:
– На что он вам?..
– Нужно!.. Я сестра милосердия. Хочу работать…
– «Милосердная», значит… Ищешь работу… Буржуйка!.. Нету никакого главного доктора здесь… Был, да весь вышел. – Я повернулась и пошла к дверям… – Стой!.. Что, обиделась? Работу и я могу дать тебе, – перешла она на «ты». Солдат сидел все так же; курил, сплевывал сквозь зубы на пол и никакого участия в разговоре не принимал.
– А что умеешь делать? – снова спросила грязная женщина с метлой.
– Я сестра милосердия и хочу работать в госпитале! Но я хочу разговаривать только с доктором.
– Ишь!.. Иди, разговаривай! – Баба повернулась ко мне спиной. Я хотела ее обойти и идти дальше, но она
