Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн
Наши дети, выросшие в большой нашей любви, неизменно к нам заботливы, внимательны и проявляют много любви — точно хотят рассчитаться чувствами, вознаградить нас. Особенно ласковы Ольга и Женя (Оляша и Женявочка), печально сложилась до сего судьба Алечки, а Юра еще растет и дурит[133].
Внучата у нас славные. Андрюша[134] — умница, славный, «чистый мальчик», хорошего направления, правдивый, любит учиться, пытлив. Смешной эгоистик! Он полагает, что бравый муж не должен быть нежным, не должен признавать родство, ибо любовью к маме совершенно исчерпываются все его чувства. Но вдруг вся его теория лопается, и он ласкается, как котенок, и делится «своими задушевными мыслями» со мной. Недостаток средств лишает возможности дать Андрюше лучшую обстановку и предоставить ему возможность учиться всему по его влечению. Но я уверен в том, что он преодолеет обстоятельства, осилит многое и выйдет просвещенным работником. Когда-то мечтал я о том, как обставлю этого особенно мне дорогого внука… Мариночка[135] — жизнерадостная, умная, здоровая девочка. Несмотря на свои десять лет, она прекрасно разбирается во многих жизненных вопросах и в окружающей обстановке. Так же способна, как и Андрюша, прилежна, любит учиться, всегда с книжкой, ласковая, веселая, шумливая. Идеал хорошей девочки! Грущу, что живу вдали от них и лишен общества умных и славных детей.
Митя[136] — бесконечно добрый мальчик, внимательный к семье, рад быть полезным, помочь. Насчет учения слабоват и однажды со вздохом поверил мне свою тайну: «А знаешь, дед, я учиться не люблю». Ему нужна бы иная обстановка. Ему нужна хорошая школа, и он требует большой уход, пока окрепнет и проникнется ученьем. Всего этого он лишен. Глупые иностранки, малокультурные, неизвестно почему ставшие наставниками детей, мудрят над ним. Наблюдаю этих дур восемь лет и вижу, что они стремятся сделать Митю и очаровательную Анночку[137] похожими «на себя», ибо они сами считают себя «совершенными». По природе Митя неглуп, но тупые англичанки задержали его развитие, и он в десять лет еще бебешка[138]. Главное обучение шло на предмет, как должен держаться джентльмен, как надо держать ложку и прочие благоглупости… Меня беспокоит жизнь Митеньки, а я бессилен что-либо изменить. Если еще года два способ его учения не изменится, начнутся «неприятности», и мальчик не приспособится к труду. Анночка — очаровательное существо, хорошенькая, здоровенькая, веселая, наблюдательная, умница, всегда старается найти объяснения событию, останавливающему ее внимание, добросовестно учится. Нормальное прекрасное дитя. Клопику всего семь лет, а рассуждает на своем русском вполне обоснованно и умно. Ум у нее здоровый, и глупые англичанки не притупили его. У нее точно два мира. Она слушается очередной «мисс», исполняет их требования, а внутренне переживает все по-своему. Пытлива и находит толковое объяснение по каждому доступному ей вопросу. С Митенькой и Анночкой я очень дружен, со мной они исключительно нежны. Анночка подолгу сидит на моих коленях. «Это мой диван», — говорит она. Митенька любит мои обычные с ними шутки. Мы много шалим, смеемся, шутим к ужасу иностранных дур, которые считают, что я порчу детей… Да, детей надо готовить к новой жизни. Им придется зарабатывать, создавать самим уклад жизни, ничего для них родители не смогут сделать, как в старинку делалось, почему надо им дать знания, подготовить к жизненной борьбе, узнать, к чему дети способны, научить их трудиться и полюбить труд, чтобы они могли завоевать себе жизнь.
1917–1921 год
В 1917 году мне исполнилось шестьдесят лет. Задолго до 1917 года я решил к этому времени прекратить занятия адвокатурой. Мечтал перейти к занятиям судьи, заняться общественной деятельностью, но, как еврей, мог только мечтать. Я был утомлен. Большая суетная работа в течение тридцати пяти лет изрядно меня потрепала, интерес к «ведению дел», к защитам иссякал, а трепаться из‑за денег было бессмысленно, ибо средства у меня были хорошие, дети выросли, дочери вышли замуж, сын окончил университет и мог заняться адвокатурой.
Условия провинциальной работы тяжелы. Я состоял юрисконсультом:
1. Азовско-Донского и Ростовского купеческого банка. Банки давали много исковых дел по векселям и другое.
2. Фирмы Генрих Ланц, продававшей земледельческие машины[139]. В Ростове была главная контора, и все дела по искам, по договорам предъявлялись в Ростове. Иные годы я предъявлял до двухсот исков. Правда, дела были несложные, большею частью бесспорные, но были и спорные, с которыми было много возни. Моя деятельность ограничивалась передачей исполнительных листов.
3. Ростово-Нахичеванского трамвая[140]. Крайне беспокойные «увечные дела». Пьяный, дикий народ пытался садиться на ходу трамвая, перебегали и переезжали пути, соскакивали на ходу. Вагоновожатые соответствовали населению, и редкий день обходился без «случаев». Дел было много. Вели их истцы зачастую нечистоплотно: ложные свидетели, преувеличенные убытки и прочее[141].
4. Русское общество вывозной торговли[142] давало много работы. Скупка, доставка и вывоз за границу больших грузов зерна на собственной флотилии вызывали много исков. Были дела об авариях.
5. Бильярдные фабрики Гоца (Ростов и Петербург под фирмой Фрейберг). Они давали на прокат бильярды с принадлежностями на всю Россию, продавали в рассрочку, и сотни исков проводились ежегодно.
6. Большая писчебумажная фабрика Панченко[143].
7. Пятнадцать лет вел все городские дела как юрисконсульт Ростовской городской управы.
8. Сулинский завод, железоделательный[144].
Эти юрисконсульства образовали целый департамент дел с отдельными деловыми книгами, отчетностью и прочее.
