Кино Ларса фон Триера. Пророческий голос - Ребекка Вер Стратен-МакСпарран
Включение Иезекииля в еврейский канон вызвало споры не из-за его ценности (которая всегда была велика), но по трем причинам (Joyce, 2009, с. 50–51): откровенно сексуальный язык; запрет на чтение опасной вступительной главы на публике (сопровождаемой поучительной историей о ребенке, который, прочитав ее, осознал, что такое на самом деле hašmal [янтарь], и был поглощен тут же вспыхнувшим пламенем); и, наконец, отклонение от предписаний Торы в главах 40–48. Однако великая сила книги и тайна ее святости придают ей более высокий статус, чем самой Торе (Joyce, 2009, с. 51). Ее противоречивость является «сигналом, что текст содержит более глубокие смыслы, которые лучше оставить ученым людям», так как авторитетные раввины понимают наличие в нем избытка смыслов (Joyce, 2009, с. 50–51), выходящих за пределы нашего понимания. Это согласуется с целенаправленным и пневматологически оправданным включением в библейский текст размытости и шероховатостей, как было указано Куашем выше, потому как язык эксцесса подходит для выражения деяний Святого Духа. Если Бог действительно ищет нас сквозь историю посредством обетованного Духа, чтобы мы были обретены и поражены вновь и вновь, как пишет Куаш, то эта пророческая, могущественная, таинственная священная книга, рожденная Духом через Иезекииля (Иез 2:2, 3:12, 14, 8:3, 11:1, 5, 24, 37:1), заслуживает внимания сама по себе. Твердо следуя пророческой традиции, она помогает нам не только понять их роль и миссию тогда и сейчас, но и увидеть свежим взглядом абсолютную центральную роль Бога и его самопроявление (Joyce, 2009, с. 27).
Хотя текст книги сложен и содержит свидетельства того, что позднее он был приукрашен представителями жреческой традиции, Моше Гринберг выступает за целостную интерпретацию Иезекииля, охватывающую исторический, традиционно-критический, литературный и канонический подходы, но подчеркивает важность уделения внимания самому тексту: «Есть только один способ, который дает хоть какую-то надежду выявить исходные условности и литературные формации произведения древней литературы, – и это терпеливо и смиренно прислушиваться к нему» (Greenberg, 1983, с. 21).
Первоначальные пророчества Иезекииля заключают в себе крайнюю, эксцессивную природу требований Яхве к Иезекиилю, контекст, в котором он находился, и важные аспекты его теологии. Хорошим введением является краткий экзегетический экскурс в главы 3:22–5:17 Книги пророка Иезекииля. Всего через семь дней после первого видения Иезекииль в третий раз ощущает на себе «руку Господню» (Иез 1:3, 3:14), но, столкнувшись со славой (kābôd, «величием») Господней, он падает лицом вниз. «Рука Господня» (Roberts, 1971, с. 244–251) – это феноменологическое переживание могущества Яхве пророком, временами связанное с необычной силой, дарованной Яхве, – в частности, испытанной Илией, бежавшим впереди колесницы Ахава (3 Цар 18:46), – мистическим, экстатическим переживанием Яхве или ошеломляющим давлением Его откровения.
Иезекииль испытывает эту силу семь раз (Иез 1:3, 3:14, 22; 8:1; 33:22; 37:1; 40:1) и, по всей видимости, как на физическом, так и на психологическом и духовном уровнях (Wright, 2001, с. 45). В этой ситуации Дух Яхве входит в Иезекииля, и он превозносится Духом Яхве в четвертый раз (Иез 2:2, 3:12, 3:14).
Учитывая призвание Иезекииля возвещать слово Яхве мятежному народу и быть стражем дому Израилеву (Иез 3:17), его первое требование парадоксально. Большинство пророков говорят в храме громко, чтобы их можно было услышать, но пророческое служение Иезекииля, напротив, начинается с семилетнего молчания, когда он говорит только то, что разрешено Яхве. Он совершает символические действия, в которых драматически воплощается послание Яхве израильтянам, и они наполнены мельчайшими деталями и новыми формами повествования, не имеющими аналогов у других пророков (Иез 3:22–5:4). Иллюстрируя свое подчинение Яхве, Иезекииль запирается в собственном доме, связанный веревками. Ученые полагают, что они могли быть физическими, метафорическими (как символ угнетения народа) (Greenberg, 1983) или формой добровольного самоограничения. Обычно пророк является одновременно представителем Яхве и посредником или ходатаем, отстаивающим интересы народа перед Яхве. Однако здесь Яхве совершенно ясно дает понять, что диалога больше не будет, приказывая Иезекиилю хранить молчание до тех пор, пока Иерусалим не падет. Иезекиилю больше нечего сказать людям с ожесточившимися сердцами (Wright, 2001, с. 73). Роль пророка расширена совершенно по-новому (Иер 25, 35, Ис 20).
Второе символическое действие Иезекииля включает в себя создание скульптуры из глиняного кирпича, изображающей Иерусалим в осаде. Он лежит на земле на одном боку, связанный веревками, в течение 390 дней, представляя собой Израиль, а затем на другом в течение 40 дней, «неся на себе беззаконие дома Иудина» (Иез 4:1–8). Железная доска отделяет его от Иерусалима и символизирует молчание Бога по поводу осквернения храма израильтянами. Пока Иезекииль лежит на боку, ему приказано есть только очень маленький кусочек хлеба, приготовленного из пшеницы, ячменя, фасоли, чечевицы, проса и полбы, запивая его небольшим количеством воды, символизируя то, чем люди будут питаться во время осады Иерусалима: голодный паек. «Еда для жизни (Иезекииль 4:9). Оригинальный пророщенный органический хлеб» – популярный бренд, представленный на полках в большинстве крупных продовольственных магазинов Америки. Мало кто из его поклонников знает, что это лишь скудный хлеб осажденного города (см. также Sherwood, 2012, с. 173–175). Особо важно, что в контексте Иезекииля хлеб должен быть приготовлен на виду у всех, гарантируя исполнение отвратительного повеления: его следует печь с использованием человеческих экскрементов в качестве топлива, предвосхищая грядущий опыт изгнанников, вынужденных есть оскверненную пищу в странах своего пленения (Иез 4:13) и скудные запасы провианта в осажденном Иерусалиме (Иез 4:16–17). Это вызывает омерзение и у обычного человека (вспомните Петра, простого еврея, не священника, который был шокирован видом нечистых животных в Деяниях), а для священника, обученного ритуальной чистоте, подобное просто невообразимо. Иезекииль умоляет Яхве изменить свое повеление, и Яхве смягчается, разрешая заменить человеческие экскременты на коровий навоз.
Очевидно, что именно Яхве требует от Иезекииля нарушить законы чистоты. Этот трудный обряд посвящения противоречит здравому смыслу. Яхве не только ломает представления израильтян о Боге завета, но и преступает все границы понимания, чтобы создать совершенно новое и более полное видение своей абсолютной силы, полновластия и, как ни странно, святости.
У Иезекииля есть вербальные и невербальные пророчества. Разные пророки выполняли трудные, а иногда и болезненные задания – скажем, Исаия, ходивший обнаженным в течение трех лет. Некоторые пророчества носили сексуальный характер, как в случае с Осией, которому было велено жениться на проститутке. Однако жестокость Иезекииля как в вербальных (см. Иез 14, 20, 24:1–14), так и невербальных пророчествах (см. Иез 3–5, 24:15–27) в отношении самого себя не имеет равных. Язык и метафоры других пророков были очень сексуализированы, но образность Иезекииля превосходит их всех, например, когда он сравнивает Иерусалим с невестой-нимфоманкой, описывая ее во
