Кино Ларса фон Триера. Пророческий голос - Ребекка Вер Стратен-МакСпарран
Именно в этом духе открытости новому я предлагаю установить аналогическую связь между ветхозаветным пророчеством и сложными, но теологически проницательными фильмами Ларса фон Триера.
Отличительный стиль форм пророчеств больше не считается функцией пропущенного текста, двусмысленных культурных нюансов или сглаживанием оскорбительных элементов. Он понимается как целенаправленный. Кэролин Шарп пишет следующее об Осии:
Бурная эстетика Осии… может быть проанализирована сама по себе… как перформативное свойство дискурса пророка. То, что отсутствие связности, двусмысленность и фрагментарность в текстах могут нести собственный смысл, а не просто сигнализировать о его отсутствии, стало практически аксиомой в постструктуралистском литературном анализе.
(Sharp, 2010, с. 51)
Шарп утверждает, что нестабильный способ коммуникации Осии неотделим от самого пророчества. Форма и содержание взаимодействуют таким образом, что содержание эстетически воплощается в форме, создавая риторическую стратегию, направленную на дестабилизацию слушателей и нарушение их ожиданий. Драматические метафоры используются для разжигания конфликта, ирония препятствует когнитивному осмыслению текста, а резкая смена тона становится ловушкой, в которую попадает целевая аудитория. Шарп также ссылается на схожие принципы в работе Тимоти Била[30] об иронии и двусмысленности в Книге Есфирь, анализе Ивонн Шервуд восприятия Книги пророка Ионы и исследовании Тода Линафельта о влиянии книги Плач Иеремии на последующие тексты. Более того, «эстетическая антитеза создает несогласованность на уровне конструирования аудитории» (Sharp, 2010, с. 55). История Израиля в изложении Осии неоднозначна, он непредсказуемо жонглирует метафорами блудницы, матери и потомства, но Шарп считает, что это сделано намеренно – пророк подражает неспособности аудитории к пониманию его слов. Осия стремится дестабилизировать свою аудиторию, осудить и убедить ее превратиться в верный народ Божий. Независимо от того, используют ли пророки провокационный или жестокий метод в письме, речи или символических действиях, эти эксцессивные эстетические стратегии предписаны Богом, чтобы шокировать аудиторию и заставить ее по-другому услышать новое слово Господне.
Подобные недавние экзегетические прозрения об эстетических стратегиях пророков открывают наше воображение, нашу способность увидеть, как Бог по-новому говорит с нами сегодня. Еще больше заставляет нас задуматься оригинальное понимание Куашем разрывов и шероховатостей в Священных Писаниях как пневматологических погрешностей, более подробно описанных в обзоре Книги пророка Иезекииля ниже. Они являют нам более полное видение действий Бога в истории, пневматологически объединяя прошлое, настоящее и будущее в рамках христианской традиции. Но я иду еще дальше, рассматривая проблематичный, сексуально вызывающий и оскорбительный язык пророков как такой же результат деяний Святого Духа, проводя аналогии и интерпретируя схожий язык в христианской традиции, в кино и в других видах искусства как пророческий голос, который может пролить свет на текущую активную деятельность Бога.
Переломные и жестокие эстетические стратегии пророков достигают кульминации у Иезекииля, пророка вавилонского пленения. Никогда прежде Бог не требовал от священника (ставшего пророком) нарушить требования духовенства и законы чистоты посредством пророчества, воплощенного в столь экстремальных эстетических пророческих деяниях. Но покушение на Божью святость и славу нельзя оставить без ответа, и, таким образом, Божественный эксцесс выливается в прежде невообразимые масштабы насилия над богоизбранным народом. Для осуществления своей продолжительной ужасной кары Он призывает молодого человека совершать мучительные поступки во имя Бога, вселяет в него Дух, сбивает с ног, ставит его перед лицом с ужасающей славой Божьей, заставляет его съесть свиток и делает пророком в Вавилоне, обрекая на семь лет молчания. Пол Джойс пишет следующее о его пророчестве:
Первые двадцать четыре главы Книги пророка Иезекииля содержат одно из самых последовательных и яростных заявлений о каре, которое можно найти где-либо в пророческой литературе еврейской Библии. В этих главах говорится о «бедах» и «напастях» (7:5) языком, отличающимся жестокостью, а порой и грубостью.
(Джойс, 2009, с. 17)
Эксцессивные, жестокие деяния Иезекииля одновременно являются как возвышенной поэзией, так и «текстами ужаса», настолько трансгрессивными, что они не могут быть во имя Бога и тем не менее осуществлены во имя Его. Их внутренняя боль, спрятанная в закодированном молчании, отражается в уничтожающих, разоблачающих и теологически обличающих фильмах Ларса фон Триера. Таким образом, теперь мы переходим от пророков в целом к одному, в частности Иезекиилю.
Портрет пророка: Иезекииль
Каждый пророк несет послание для определенной эпохи, и время Иезекииля пришлось на разгар вавилонского пленения в 598 году до н. э., когда он находился среди подавленных, потерявших надежду, апатичных людей, цеплявшихся за каждую новость об Иерусалиме в надежде, что скоро они вернутся домой. После многих лет подготовки к тому, чтобы стать священнослужителем, Иезекииль внезапно призывается Яхве. Это становится громким событием (Иез 1–3), одним из самых драматичных призывов к пророчествованию в Библии, увековеченным такими художниками, как Рафаэль (1518), Уильям Блейк (1803–1805) и Марк Шагал (1956). Но завершается все тем, что огорченный (Иез 3:14) и ошарашенный Иезекииль в течение семи дней сидит в молчаливом изумлении (Иез 3:15).
Будучи священником в изгнании, Иезекииль, по крайней мере, может надеяться на благодарность людей за свою службу. Но вместо этого пророк осуждает и грозит им карой, на что люди отвечают ему ненавистью, насмешками, а иногда и насилием. Почти сразу Иезекииль узнает, что Израиль не станет прислушиваться к нему, как не прислушивается он к Яхве (Иез 3:7–9). Его нерешительность в принятии своего призвания – один из признаков пророка.
Первые видения, посетившие Иезекииля, странное поведение и контекст травмы порождают вопросы о его психологической стабильности. Фрейдистское прочтение Иезекииля Дэвидом Гальпериным (Halperin, 1993) вызывает серьезные споры, учитывая нашу неспособность получить доступ к внутреннему миру пророка или далекому прошлому, но недавние работы Кристофера Смита и других авторов рассматривают его через призму травмы и посттравматического стрессового расстройства[2]. Какими бы ни были сомнения в его психической устойчивости, Иезекииль ведом Святым Духом. Во всех отношениях Иезекииль раздвигает границы, установленные предшествовавшими ему пророками: от широты знаний истории, мифологии, литературных форм и жреческих законов до культурных границ приемлемого. До падения Иерусалима (Иез 33) пророчество не приносило особого утешения, а вместо этого разоблачало идолов народа, бросало им в лицо обвинения в грехе и обнажало их внутреннюю тьму, провоцируя шок и ужас с помощью новых разрушительных форм пророчествования, будь то символические действия, аллегории или предсказания. Таким образом, Иезекииль представляет собой наиболее близкий аналог для изучения пророческого голоса в экстремальных, эксцессивных, но в то же
