«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев
Кому случалось часто и много странствовать по нашим зауральским просёлочным дорогам пешим или на лошадях, тому едва ли обходились эти путешествия без каких-либо дорожных приключений. В моей памяти сохраняются два приключения со мной на Сугоякской дороге в детские годы, причём, и в том и в другом случае я был с кем-либо другим из моих родственников. Вот первый из них. Нужно было привезти в Сугояк мешок с огурцами, закупленными в Шадринске. До Течи его привёз один знакомый с «оказией», т. е. попутно, а из Течи взялся везти в Сугояк наш родитель, взяв меня с собой в качестве некоего подручного. Мешок был поставлен сзади коробка на дрожки и привязан к коробку, но, как потом оказалось, слабо был завязан мешок. Мы ехали по подсохшей после дождя дороге со многими ухабами, и экипаж мотало почём зря. Подъезжая к «Половинному» решили проверить состояние мешка и…, Боже мой, что тут мы увидели: на дрожках была только половина мешка – нижняя, а верхняя беспомощно болталась. Оглянувшись вдоль дороги, мы заметили наши огурчики по счастью, ещё не повреждёнными от падения. Было ясно, что задача собирать огурцы ложилась на меня. Захватив случайно оказавшуюся корзиночку, я с быстротой, которой, вероятно, мог бы позавидовать быстроногий Улисс, ринулся собирать огурцы на расстоянии, примерно, версты, на ходу нос обдувал от пыли и собрал все до единого. О происшествии доложили хозяевам их, а так как всё кончилось благополучно, то наше сообщение было принято только со смехом.
Второе происшествие было, когда мы возвращались из гостей в Течу со сватом Колей – в будущем – Николаем Владимировичем Бирюковым. Мы возвращались пешком и при том босяком с закинутыми через плечо, связанными верёвочкой сапогами. Мне было лет 9, а моему спутнику – 10. Признаться, трусили. Ещё в поскотине мы заметили, что за нами на почтительном расстоянии от нас следовала какая-то мужская фигура, шли и временами оглядывались. Около «Половинного» оглянулись и заметили, что тот, шедший за нами, перепрыгнул через изгородь и скрылся в загородке. «А, он хочет обогнать нас по лесу и…, убить» – мелькнуло у нас в уме. И мы понеслись! Нет, Улисс не мог бы бежать с такой быстротой. Сапоги болтались у нас и били по груди и спине. Пот лился с нас ручьём, потому что был жаркий полдень. Временами мы на бегу оглядывались, но не видели нашего супостата. А в мозгу всё гнездилась мысль: он, наверное, где-нибудь лесом обходит нас, и мы усиливали «стрекача».
Добежали мы до черепановской поскотины, а у польски́х ворот тогда стоял соломенный сарай, в который сносили подсохший саман. Мы растянулись в тени с мыслью: ну, сейчас мы дома, и никто нас здесь не убьёт. Наслаждались в тени долго, а тем временем подошёл к польским воротам и наш «супостат». Им оказался степенный старичок, благообразный и добродушный. «Вы куда, ребята, девались. Я зашёл за загородку «оправиться», вышел на дорогу, а вас нет и нет». Мы, оказалось, оправдали пословицу «У страха глаза велики».
Во время одного пребывания на нашем ближнем поле, которое находилось среди черепановских полей, в 3 ½ верстах от Течи, мы случайно узнали ещё об одной дороге в Сугояк. Эта дорога проходила по северной границе нашего поля и мы думали, что она ведёт только на поля, но однажды заметили, что по ней проходили возы с хлебом на Еремеевскую мельницу. Вожатые, которыми были сутоякские мужички сообщили нам, что эта дорога ведёт в Сугояк. Мы тут же запрягли нашего Бурка-киргиза и «махнули» в Сугояк. Это была единственная поездка по этой дороге в Сугояк, и мы назвали её опытно-познавательной. На ней не было ничего примечательного.
б) Поскотина.
Сугоякская поскотина была безлесной, степной, какие обычно бывают у посёлков, расположенных у озёр. Небольшой лес, громко именуемый рощей, был близ дороги, по которой мы ехали в Сугояк с ближнего поля. Здесь были берёзы солидного возраста, не густо расположенные одна от другой. Роща была гордостью наших сугоякцев. Помнится, они возили нас в неё с организацией, так называемого, поля, т. е. с чаем и прочим угощением. Поскотина была обширной: от польски́х ворот посёлок был почти на линии горизонта. Такое степное пространство мне приходилось видеть только когда мы однажды проезжали мимо озера Маян в сторону Каменского завода, но там трава была покосной, а здесь подтравлена скотом. По сравнению с теченской поскотиной, изобилующей лесом – лиственным и хвойным, болотцами различной величины, сугоякская поскотина казалась мне голой, лишённой красоты, вроде как бы не настоящей поскотиной. Впрочем, мне однажды удалось видеть её и в своеобразной её красоте. Был солнечный день, на траве ещё лежала роса, пахло ароматом кашки, со стороны села разносился звон церковного колокола, по дороге в село или то там, то здесь разодетые в цветные платья женщины и мужчины – всё это сливалось в одну гармонию, вызывая то настроение, которое отразил M. Ю. Лермонтов в своём стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива», заканчивающееся словами: «[И] счастье я могу постигнуть на земле и в небесах я вижу Бога». Но по этой же поскотине мне приходилось проезжать в суровую зимнюю пору, когда «снега белые, пушистые» покрывали степь, ветер наметал сугробы, а в бурю по поскотине гуляла непогода, которую ярко изобразил А. С. Пушкин в своём стихотворении «Бесы». Мне передавали, что в такие бураны на колокольне церкви открывали звон для ориентирования в пути заплутавшихся в поскотине.
ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 392. Л. 180–186.
Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.
Сугояк
Село протянулось по берегу озера на добрых три версты и дороги от польски́х ворот расходились к нему радиально. Тот дом, который был предметом наших поездок в Сугояк, находился на северной части его, именуемой Малым Сугояком, и мы подъезжали
