Имя Отца. В тени Жака Лакана - Сибилла Лакан
(Привет тебе, Мари-Кристин.)
Уже довольно давно у меня появилась привычка раз в неделю ходить в «Шопи», самый близкий к дому супермаркет, чтобы купить базовые продукты, необходимые для ежедневных приемов пищи. В то время, когда произошла история, которую я расскажу дальше, лет десять назад, я уже справилась со своими трудностями, и у меня не было проблем с деньгами: больше не приходилось лишать себя того или другого, долго сравнивать цены – я покупала то, что было нужно – и точка. Когда человек долгое время жил в условиях жесткой экономии, то он осознает, что это огромная привилегия, и это ощущение – мне кажется, я надеюсь – сохраняется навсегда.
Однажды я шла по этому супермаркету, энергично толкая перед собой схваченную по пути тележку (лень в чистом виде, мне вполне хватило бы корзинки), когда увидела в нескольких метрах от меня пожилого мужчину, стоявшего перед полкой с кофе. Инстинктивно я остановилась в начале прохода, чтобы свободно за ним наблюдать. Он был одет бедно, в правой руке сжимал бумажник, и казалось, бы полностью поглощен разглядыванием различных марок и видов растворимого кофе, пестревших у него перед глазами. Он изучал одну за другой с величайшим сомнением. Все его существо – слегка наклоненный вперед корпус, крайняя сосредоточенность во взгляде – казалось, говорило: могу ли я себя побаловать? или это неразумно? Он открыл бумажник, потом снова закрыл его и застыл на месте.
Сердце в меня в груди заколотилось: осмелюсь ли я вмешаться? а вдруг я его обижу? Не в силах справиться с собственными сомнениями, я отважно подошла к мужчине и, как ни в чем не бывало, с улыбкой обратилась к нему со следующими словами: «Извините за беспокойство, позвольте я куплю вам пачку кофе? Мне это было бы очень приятно». Он с сомнением взглянул на меня, сначала ничего не сказал, но потом ответил: «Я соглашусь, но на одном условии: в следующий раз я вас угощаю». «Договорились», – ответила я. Тогда он выбрал самую дешевую упаковку, и мне пришлось настаивать, чтобы он взял что-то получше.
Мы разошлись как светские люди.
Когда я вышла из магазина, сердце у меня все еще сильно билось. Но на этот раз не от страха.
Это произошло на станции метро на севере Парижа, недалеко от Барбеса. Мир уже не тот, буржуазия исчезла, лица становятся все более пестрыми. В воздухе витает странный и чужой запах бедности и бегства.
Как только я вошла на платформу, мое внимание привлек пожилой человек с палкой слепого, который неподвижно стоял перед краем платформы. Меня поразило благородство его фигуры в сочетании с необычным нарядом, отражавшим две культуры. Насколько это было возможно, он сохранил свою национальную одежду – в частности, джеллабу – но одновременно – дело ли в погоде (была зима) или во влиянии долгих лет жизни во Франции – сверху на нем было нечто вроде длинного стеганого жилета, застегивавшегося снизу доверху на крупную молнию. Мне подумалось – иногда время замедляется, – что это его жена специально для него придумала и сшила такой наряд, но нужно признаться, что я никогда не заходила в магазины одежды в отдаленных кварталах нашей столицы. И все же подчеркну: у седовласого старика точно была супруга, которая очень о нем заботилась, из любви ли, из уважения, следуя правилам обычаев, или по всем перечисленным причинам.
Завороженная этим мужчиной с навечно погасшим взглядом, я подошла к нему, чтобы рядом с ним ждать поезда. Из тоннеля с привычным грохотом вылетел состав. Мой сосед стал мелко и легко постукивать палкой по полу. В этом повторяющемся движении не было ни страха, ни нетерпеливости. Он со вселенским спокойствием требовал должное от своих братьев-людей. Я аккуратно взяла его под руку и проводила в вагон до откидного сиденья. Он вежливо поблагодарил меня, и я села недалеко, чтобы еще понаблюдать за ним.
Позади меня, в глубине вагона, голос молодой бездомной вдруг пробился сквозь шум метро. Закончив свое причитание, она вышла в центральный проход, звеня монетами в жестяной банке. Бряцание становилось все ближе. Мой арабский приятель уже достал из кармана какую-то монетку и держал ее наготове в свободной руке. Дальше, как будто в балете, девушка приблизилась к нему, их руки почти соприкоснулись, и я услышала звон монеты. Круг замкнулся, двери открылась, и девушка вышла.
Это случилось на станции метро Алезиа после тяжелого рабочего дня (принудительные работы по переводу в течение восьми часов подряд). Я, как всегда в то время, была измождена. И, конечно, еще выпила один или два кира[14] (скорее, два) после работы. Курила не переставая с момента, когда заходила в свою «клетку» и до последней строчки.
И вот я выхожу из вагона и, уставшая как рабочий после завода (так я это себе представляю, по крайней мере), направляюсь к выходу «Авеню Женераль-Леклер» – напротив дома 82), откуда два шага до дома моего хорошего друга. На этом выходе великолепный эскалатор за мгновение возносит вас наверх, на свежий воздух. Но перед входом на него светится красный знак – он сломан! Из «великолепия» неподвижный эскалатор превращается в испытание. Он очень длинный, со слишком высокими ступенями, чтобы подниматься по ним, когда они неподвижны, а в конце этого гениального изобретения – так далеко! – виден клочок серого неба, типичного для парижских вечеров.
Я мучительно начинаю карабкаться вверх. Ноги болят, и моя любовь к табаку дает о себе знать: мне будто бы сто лет. Люди вокруг меня не выглядят уставшими. (За свои
