Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Детдомовцы так, зачастую, и говорили: «Нормальным трудом ничего кроме геморроя не наживешь. А воровать нужно так, чтобы не было потом мучительно больно за беспонтово прожитые годы, чтобы не жег позор за нищее и голожопое прошлое!». Так закалялась сталь их грабительски-мародерского отношения к обществу…
Бывали в интернате и свои именитые блатари, о которых в детском доме ходили легенды. Так, например, воспитывался у нас где-то лет за пять до моего прихода некто Буровский, по которому тюрьма не просто плакала, а рыдала взахлеб! Прославился он тем, что избавлял слишком нерасторопных прохожих от излишков наличности прямо рядом с детским домом – иногда буквально в паре метров от ворот!
Вы тут, конечно, воскликнете, что «это совершенно невозможно, чтобы учащийся школы средь бела дня грабил законопослушных граждан, а никто не мог его остановить!», и будете совершенно правы. Но, тем не менее, именно это с упорством, достойным лучшего применения, он и делал на протяжении довольно долгого времени!
Весь секрет его триумфального гоп стопа заключался в весьма специфической внешности Буровского, который отталкивающим обликом своим очень походил на Квазимодо. Такого урода если увидишь где в темном переулке – непременно наложишь в штаны! От него даже лошади в парках шарахались!
Это был жутко шепелявивший и сплевывающий слова-проклятья отморозок со страшно обезображенным еще в младенчестве лицом – мамаша по пьяной лавочке обварила его в кипятке. Яблоко от яблони недалеко откатилось, и Буровский с ранних лет принялся не только активно изводить себя алкоголем, но и вести крайне асоциальный образ жизни.
Я почти уверен, что, узрев перед собой свежевыбритую черепушку с остекленевшими от водки глазами и не предвещающей ничего хорошего улыбкой на губах, больше похожей на оскал висельника, вы бы со словами: «О, монстро!», без колебаний переложили бы свой кошелек в его с благодарностью подставленную руку. Особенно если учесть, что в другой руке у этого дерзкого и плохо соображающего экспроприатора всегда сверкал нож!..
Как я уже заметил выше, блатная романтика манила детдомовцев так, как манит навозную муху содержимое вонючей помойки. Но что делать, если подросткам нравится копошиться в дерьме? Когда жизнь какого-нибудь расписанного татуировками уркагана представляется им одним большим, захватывающим приключением! Я и сам не раз наблюдал, как некоторые мои одноклассники буквально преображались в лице, стоило только кому-то заговорить о тюрьме, преступном мире и прочей подобной белиберде.
О, для них это была совсем не чепуха! Они обсуждали свою возможную «блестящую карьеру» в криминальном мире, как дело уже практически решенное. Быть может детдомовцы, поверив на слово злонамеренным и мстительным педагогам, утверждались в мысли, что тюрьма для них все равно неизбежна, и пытались поподробнее выведать о том, что их ожидает? Или они просто хотели придать хоть какой-то смысл своему незавидному будущему? Оправдать, так сказать, самих себя в собственных глазах?
Как бы то ни было, разговоры «за тюрьму» в детском доме никогда не смолкали. Мало того, что сироты почти все время болтали на «фене» – уголовном жаргоне, который когда-то был придуман каторжанами специально для того, чтобы спокойно общаться между собой, оставаясь при этом непонятными для полицейских. Так они еще и постоянно судачили на тему о том, как надо вести себя в тюрьме, когда тебя туда посадят (то, что это рано или поздно случится, кажется, ни у кого из них не вызывало сомнения).
Зачинщиком таких крайне оптимистичных и жизнеутверждающих разговоров чаще всего был Косой. Усядется, бывало, на своей «паханской» койке, затянется услужливо поданной корешем сигаретой, подзовет к себе какого-нибудь шныря, и начинает пытать его: «А вот что ты, Глиста, станешь делать, если тебя завтра закроют на «малолетке»? Как будешь от прописки отбрехиваться?». Глисте не очень нравилось, что его должны посадить в цугундер, да к тому же уже завтра, и он обиженно говорил Косому: «Меня еще поймать надо!», но Косой лишь криво ухмылялся, дескать, и не таких долбоебов ловили.
«А все-таки представь, Глиста, – продолжал нагнетать ситуацию Косой, пуская дым изо рта ловко выдыхаемыми кольцами, – заезжаешь ты в хату, а там тебе говорят: «В жопу дашь или мать продашь?» – какие твои действия?». Глиста начинает нервно чесать свою репу – по всему видать, его категорически не устраивают оба эти варианта, но он не понимает, как следует отвечать в таких случаях.
Косой смеется: «Ну, ты и тугодум, Глиста! Если ты будешь так долго соображать, тебя опустят раньше, чем ты рот откроешь. На эту подначку нужно кричать: Жопа не ебется, мать не продается, понял?!». Глиста радостно и с явным облегчением кивает головой, типа, и чего это он сразу не догадался так умело ответить?
Косой тушит истлевший уже бычок в стакане с водой, заменяющем ему пепельницу, и продолжает свою экзаменовку: «Хорошо, допустим, задают тебе зеки вопрос: «Что ты выбираешь: хуй в жопу или вилку в глаз?». Глиста опять зависает на несколько минут, не зная, как выпутаться из очередной головоломки. Косой разочарованно отвешивает ему крепкий подзатыльник. «Эх ты, идиот! Вилку в глаз выбирать надо! Потому что в тюрьме вилок нет – они запрещены».
Тут уже я, вполуха слушающий всю эту ахинею (вдруг пригодится) не выдерживаю и говорю: «Они что там, на кичмане, опидорасились, что ли, совсем?! Почему у них все вопросы вокруг жопы вертятся?! Что это, блядь, за прописка такая?! Нездоровая какая-то хуйня!». Косой весело гогочет: «Это еще что! Вот привяжут тебя за яйца веревкой и скажут: «Прыгай с верхнего шконаря на пол!». Что ты будешь делать? Если не прыгнешь – трус позорный. Сиганешь с верхотуры – без яиц останешься!».
Я чертыхаюсь от отвращения и выхожу из палаты. Как же меня достали все эти дурацкие, никчемные разговоры! Примитивность мышления некоторых моих одноклассников буквально зашкаливает все мыслимые пределы, поражая меня своей невероятной убогостью! Вслед мне Косой начинает орать своим уебищным голосом (ему почему-то кажется, что он поет): «На восемь бед – один ответ. В тюрьме есть тоже лазарет. Я там валяяяяялся, я там валяяяяялся!»…
Нет, уж что-что, а в тюрьму мне точно не хотелось. Хотя у нас были ребята, которые (вы не поверите) больше всего на свете желали в ней очутиться, поскольку это, якобы, должно было помочь им занять достойное место в иерархии уголовного мира! Я разговаривал с
