Головастик из инкубатора. Когда-то я дал слово пацана: рассказать всю правду о детском доме - Олег Андреевич Сукаченко
Во-первых, мы полностью прекратили убираться за собой и вскоре засрали весь интернат до такого непотребного состояния, что он превратился в настоящие авгиевы конюшни! Всякий раз, когда воспитатели пытались заставить нас соблюсти хоть какую-то чистоту, мы возмущались так, что доходило чуть ли не до рукопашной.
«Мы что, нанялись вам здесь пидорасить полы?! Нам за уборку денег не платят! Идите на хрен со своей чистотой, а мы и в грязи поживем – нам не привыкать!» – зло матерились детдомовцы. В конечном итоге, воспитатели были вынуждены подметать и мыть полы сами, а мы только сплевывали шелуху от семечек им под ноги.
Во-вторых, любое слово в нашу сторону от воспитателей, даже если оно было вполне себе безобидным и справедливым, воспринималось нами в штыки. Мы расценивали его, как посягательство на нашу свободу и начинали орать, как потерпевшие.
Причем нас не останавливал ни пол воспитателя, ни его возраст. «Я старше вас, вы мне в сыновья годитесь, а так по-хамски со мной разговариваете!» – сердилась какая-нибудь престарелая воспиталка, на что мы ей, ничтоже сумняшеся, отвечали: «Велика ли заслуга – старой дурой быть?!».
В-третьих, некоторые детдомовцы начали активно бухать водку и нюхать клей с ацетоном, что тоже не добавляло им смирения. Быстренько унавозившись таким образом, они принимались страшно бузить, крушить в интернате мебель и, в конце концов, так заблевывать окружающее их пространство, что это даже меня, человека от природы тактичного, сильно коробило и выводило из себя!
«Кретины чертовы, блин! – говорил я этим начинающим алкоголикам и токсикоманам, – Вы бы хоть блевотину свою не расплескивали, где ни попадя! Думаете, это приятно вдыхать ваши испражнения?!». Но малолетние балдежники не могли отказать себе в скромных удовольствиях и продолжали тошнотворить при каждом удобном случае.
Что же касается курения в интернате, то об этом даже вспоминать как-то неловко – охамевшие ребятишки разгуливали с сигаретами везде, где им только заблагорассудится. Они умудрялись курить не только в палатах и в классах, но даже в столовой, стряхивая пепел в тарелки с едой! Представить подобное еще какой-то год назад было невозможно – помню, как Лукавин набил морду Ваньке Зобову за то, что тот пытался втихаря, спрятавшись ото всех, покурить в туалете.
В какой-то момент мы настолько прихуели (другого слова я здесь не подберу), что не гнушались время от времени поколачивать особенно не нравившихся нам педагогов. И это был уже, конечно, явный перебор с нашей стороны! А началось все с того, что однажды зимой нам пришла в головы заманчивая идея сбрасывать на неугодных воспитателей снежные шары с крыши.
Сказано-сделано! И вот мы уже лепим, сидя на детдомовской крыше, увесистую бомбу из снега, которая должна поразить новенького учителя физкультуры, обозвавшего нас недавно придурками. Мы, конечно, таковыми и являемся, но зачем же озвучивать это вслух?! Борзый учитель обязан ответить за свои слова!
Вскоре огромный снежный шар, прицельно сброшенный нами с крыши, обрушится ему на голову, в тот самый миг, когда он будет бодро взбегать по обледеневшим ступенькам на крыльцо школы. А еще через пару часов физрук не менее проворно напишет заявление об увольнении по собственному желанию, не дожидаясь, пока дурные детдомовцы заменят снежный ком на какой-нибудь обоссанный унитаз, выдранный ими с корнем из туалета.
После такого сногсшибательного успеха избиение какого-нибудь, «чересчур зарвавшегося», с ребячьей точки зрения, воспитателя было только вопросом времени. И оно не заставило себя долго ждать. Однажды, наш тихий, но довольно говнистый, если его задеть ненароком, одноклассник Сергей Котов (тот самый, который еще в Младшем корпусе подрезал часы у своих потенциальных усыновителей, за что и был возвращен ими обратно в интернат), спускался по лестнице в столовую, намереваясь, как обычно, плотно пообедать, чем общепит послал.
На ту беду ему вдруг встретился дежурный воспитатель, которому почему-то вздумалось оставить без еды тех интернатских воспитанников, что не потрудились сходить на уроки, а нагло продрыхли до обеда в своей палате. Понятное дело, что такое неуважение к уже устоявшемуся образу жизни детдомовцев до глубины души возмутило невозмутимого с виду Серегу, любившего, в общем-то, не только поспать, но и пожрать.
Здесь уж, как говорится, учеба учебой (ее и прогулять не грех), а вот жратва – это дело святое! Не стоит отнимать вожделенный хавчик у ребенка, особенно если он не обучен никакому политесу. И Котов недолго думая, что есть силы зарядил воспитателю коленом между ног! Тот так и покатился с лестницы, истошно вопя от боли и на все лады проклиная своего обидчика! А Серега, как ни в чем не бывало дошел до харчевни и с аппетитом умял все полагающиеся ему «плюшки и ватрушки».
Даже сейчас, спустя несколько десятилетий после описываемых событий вспоминая об этом, я испытываю жгучее чувство стыда за все, что мы вытворяли когда-то в интернате, но в том-то и заключался весь ужас нашей детдомовской жизни, что тогда все это казалось нам в порядке вещей! Мы были абсолютно уверены, что только так и должны вести себя с ненавистными нам педагогами!
При этом, детдомовцы ни на йоту не сомневались в том, что взрослые существуют лишь для того, чтобы исполнять все их многочисленные прихоти и ни в коем случае не имеют права даже заикаться о каких-то своих претензиях. Они должны были только беспрекословно подчиняться тем, «кто в доме хозяин» и безропотно сносить от сирот все более и более опасные выходки.
Воспитатели буквально выли от ужаса: «И этих обнаглевших бандитов вы называете детьми?! Да на них клейма ставить негде! Это же готовые уголовники и преступники! Ноги нашей больше не будет в этом заведении!». Мда, чего уж там правду скрывать – детский контингент по тем временам в интернате был такой, что любая тюрьма обзавидовалась бы…
Уж не знаю, смог ли бы Макаренко в наших условиях сварганить свою знаменитую и столь оптимистично заканчивающеюся «Педагогическую поэму»? Скорее всего, все бы окончилось каким-нибудь невзрачным и плохо написанным «Повелителем мух» Голдинга. По сюжету этой книги, на необитаемом острове в Тихом океане разбивается самолет – выживают только несколько мальчишек, которые со временем деградируют до законченных дикарей. Мы же вполне себе успешно делали все тоже самое прямо в Москве! Может быть потому, что также находились на своеобразном острове, именуемым интернатом, где нам так и не успели привить нормальные человеческие ценности.
Справедливости ради замечу, что не все взрослые, работавшие у нас, заслуживали к
