Дети русской эмиграции - Л. И. Петрушева
Я жил в это время на тихом Дону, в Новочеркасске, и учился в пансионе. События менялись с неимоверной быстротой. Казачество, которое не пожелало подчиниться большевистской власти, приготовилось к решительной обороне. Атаманом донских казаков в это время был умный и даровитый генерал Каледин, который был известен не только на Дону, но и в России. Это герой германской войны, герой Луцкого прорыва. Имя его навсегда останется памятным в истории донского казачества. Он был выбран атаманом в трудное и тяжелое время, когда и над Доном уже нависали тяжелые свинцовые тучи, готовые разразиться. Но он твердо нес это тяжелое бремя. В это время с севера на Дон начали напирать банды Красной армии. Казачьи полки, приходившие в полном боевом порядке с германского фронта, расходились по домам. И защищать Дон пошли старики и дети, которые смело встретили красные банды; но сопротивление было недостаточно. Ряды заметно редели. В это время Новочеркасск сделался центром политических событий, и вот до него-то и добирались большевики. Но Новочеркасск долго и упорно держался; его защищали партизанские отряды. Эта партизанская война родила много героев, которые безупречно любили Дон и Россию и свято исполняли свой долг. Таким героем был Чернецов, светлая выдающаяся личность, имя которого навсегда останется памятным донскому казачеству. Но он погиб, а с ним погиб и тот могучий дух, который умел поддерживать Чернецов в своих партизанах. Надежда на освобождение Дона пропадала; казаки покамест спокойно сидели по станицам и ждали чего-то, но чего – неизвестно. Напрасно звал Каледин казаков подняться на защиту Дона, они молчали, и Каледин принес себя в жертву казачеству. Он застрелился; не смог перенести позора казачества.
Гулко раздался этот выстрел по привольным широким степям Дона и пробудил совесть в сердцах казаков. Они начали подыматься, но уже было поздно. Большевики подходили к столице, и надежды не было никакой. Атаман Назаров, выбранный после смерти Каледина, собрал совещание, и было решено Новочеркасск оставлять, самим уходить. Но вот в феврале 1918 года потянулись из Новочеркасска все те, кто не желал подчиниться советской власти. Добровольческая армия, которая сформировалась в Новочеркасске, со своими вождями Корниловым и Алексеевым пошла на Кубань, а донцы пошли в Сальские степи, чтобы там собраться с силами и идти освобождать Дон и Россию. А Новочеркасск был занят мятежными казаками Голубова и красными бандами большевиков.
Тяжелые были эти дни для нас, но мы верили, что Россия воскреснет, и ждали. Я со своими родителями остался в Новочеркасске. Эти дни были тяжелыми днями в моей жизни, и я с грустью вспоминаю о них. Кругом нас все изменилось, и некогда жизнь, бывшая такой светлой, переменилась и померкла.
Староскольский А.
Мои воспоминания с 1917 года
Революция застала меня учеником третьего класса Тверского училища. К нам в город революция докатилась несколько позже, и поэтому начало ее я узнал уже позже из газет и рассказов.
С беспорядками в Твери у меня связано очень мало воспоминаний, да и вообще начало революции не произвело на меня большого впечатления. Позже, уже при большевиках, когда мне пришлось прожить два года в Москве, я многое заметил и многое навсегда останется у меня в памяти.
В 1917 году я, как и раньше, поехал на летние каникулы в Минск. Порядок еще был, была и дисциплина. В то время правил Александр Керенский, я с первого же раза усвоил о нем очень неважное мнение. В нашем доме его очень часто ругали и смеялись, рассказывая интересные анекдоты о нем. Я помню слова швейцара нашего отеля, старика, отставного солдата. Керенский, приехав в гостиницу, вместо денег подал ему руку, так старик потом говорил: «На что мне его рука, то ли дело раньше, приедет какой-нибудь генерал да рубль на чай даст, вот это я понимаю, а то руку, да на что она мне». Но кроме приездов Керенского все шло по-старому. Так же летали над городом немецкие аэропланы, так же каждый день провозили мимо нас на дрогах по нескольку скромных гробов.
Позже, когда я уже уехал, Минск был занят немцами, и родителям пришлось бежать. Встретился я с ними уже в Москве, когда у власти стали большевики. Первое время нас тревожили частые выступления различных политических партий, наконец и это прекратилось. Жизнь тогда была не очень дорога, и мы жили довольно хорошо. Но в начале восемнадцатого года начались преследования офицеров и вообще буржуев. Отца первое время не трогали, но когда большевики потребовали, чтобы все офицеры собрались в концентрационный лагерь, пришлось идти и моему отцу. Пробыл он там шесть суток. Помню я эти мучительные вечера, тяжелые предчувствия и ожидания. Шесть дней мы ждали возвращения отца, и вот ночью он наконец пришел. Ужасные вещи рассказывал он про эти шесть суток, проведенные в грязном и тесном помещении. Многие там сходили с ума, многие умирали.
После этого жить стало тревожно и тяжело. Каждый день можно было ждать обысков и ареста. Наконец отец бежал, и я остался один с матерью. Мать служила машинисткой, а я работал дома и вместе с тем учился. Учился. Смешно сказать! Разве можно было учиться в той обстановке! Ездил я каждый день на 15 номере к Девичьему полю. Наше училище соединили с женской гимназией, преподаватели не являлись на уроки, и все наши занятия заключались в беганье по двору и ухаживании за девчонками. В двенадцать часов я возвращался домой и должен был готовить обед для матери, приходившей со службы в 6 часов. Денег у нас было мало, дороговизна была ужасная, да и покупать-то было нечего. И вот я с 12 часов часа три ходил по городу в надежде
