Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

Последнему вопросу был посвящен третий доклад – от 11 января 1945 года, касающийся будущей сферы влияния СССР. Согласно масштабным планам Литвинова, эта сфера должна включать Финляндию, Швецию, Польшу, Венгрию, Румынию, Чехословакию и Югославию. Грецию, Норвегию, Германию, Австрию и Италию предлагалось включить в нейтральную зону, а остальные страны Европы – в зону влияния Англии. В Азии дипломат настаивал на советском контроле над Монголией, Маньчжурией и черноморскими проливами, а Китай и Японию предполагал сделать нейтральными. Интересным моментом было его замечание о том, что советская опека над Палестиной «желательна, но вряд ли осуществима»[760].

Эти доклады были переданы руководству, но никакой роли в дальнейшем не сыграли. Концепция Литвинова, явно отличавшаяся от концепции Сталина и Молотова, предполагала, что державы-победительницы добровольно откажутся вступать в тесные отношения со странами из чужих сфер влияния или создавать там военные базы. Она также предлагала смириться с тем, что в освобожденных Красной армией странах не будет установлен социалистический строй. В докладе говорилось, что Англия, вероятно, потребует гарантий независимости и свободы выбора для этих стран, и предлагалось смириться с этим. Данную фразу Молотов сердито вычеркнул.

Вместе с тем Литвинов считал, что в будущем миропорядке должны доминировать сильные страны, доказавшие в войне свою реальную мощь. Эту мысль он проводил в статье «Международная организация безопасности», вышедшей в июле 1944 года в журнале «Звезда» под тем же псевдонимом «Малинин». Там говорилось, что будущая всемирная организация должна опираться на «великие державы» (он употребил это понятие в отношении СССР одним из первых), а роль более мелких сводилась к обеспечению их поддержки. 22 августа Литвинов признался норвежскому послу Р. Андворду, что был автором статьи и хотел бы, чтобы выраженные в ней предложения стали официальной позицией Советского правительства.

Похожие взгляды выражены в записке Литвинова «О международной организации безопасности» от 26 июля 1944 года, предназначенной для новой конференции союзных представителей, которая открылась в августе в Думбартон-Оксе. Главной целью встречи должно было стать определение основ всемирной организации безопасности – будущей ООН. В записке утверждалось, что в этой организации «решающую роль должны взять на себя доказавшие свою мощь четыре великих державы, таким образом они будут нести груз ответственности, а не уклоняться от неё, как это было в Лиге Наций»[761]. Эти державы, к которым причислялась и еще не освобожденная Франция, должны были обладать инструментами решения конфликтов не только между малыми странами, но и между собой, для чего записка предлагала наделить их правом вето, что потом и было сделано. В других записках Литвинов раскритиковал аналогичные документы, представленные США и Великобританией. Там ведущая роль в будущей организации отдавалась «общему собранию», аналогу Генеральной ассамблеи ООН, и решения принимались бы большинством голосов. Дипломат настаивал на том, что главную роль должен играть совет тех же «великих держав», позже ставший Советом Безопасности.

Еще один любопытный документ того времени – лекция Литвинова перед выпускниками Высшей дипломатической школы, прочитанная летом 1944 года. В ней предлагалось «разбить Германию на несколько самостоятельных государств с тем, чтобы ни одно из них не было достаточно мощным, чтобы стать угрозой для своих соседей»[762]. Дипломат предлагал также передать часть территории Германии Польше и Литве (о Калининградской области речи еще не шло), обложить ее репарациями и лишить права иметь вооруженные силы. В заключение Литвинов напомнил, что «международные вопросы решаются и будут решаться не на основании объективных данных, логических построений или требований морали и справедливости. Каждое государство будет исходить из соображений целесообразности и руководствоваться своими интересами. <…> Объединенные нации, соратники в борьбе, имеют, однако, между собой свои счеты, которых они не будут упускать из виду»[763].

А. Жданов подписывает соглашение о перемирии с Финляндией. За его спиной – Литвинов. 19 сентября 1944 г. (Из открытых источников)

Вскоре Литвинова включили в делегацию, отправленную 7 сентября в Хельсинки для выработки условий перемирия с Финляндией. Делегацию возглавлял Молотов, а союзников представляли британский и американский послы в Москве. Перемирие было подписано 19 сентября в Москве на условиях признания финнами довоенных границ, передачи СССР в аренду военных баз и вступления в войну с Германией. Литвинов на переговорах не проявил особой активности, как и после них. Возможно, это объяснялось ухудшением здоровья. Из-за болезни он не смог посетить мемориальную церемонию в посольстве США 15 апреля 1945 года по случаю смерти Рузвельта. А. Поуп утверждал в «Нью-Йорк таймс», что в том же месяце Сталин хотел послать Литвинова на Сан-Францисскую конференцию, где была создана ООН. Но это очередная фантазия.

Даже если бы дипломат был здоров, роль советского представителя по праву полагалась Молотову. Зато в феврале Литвинов принял участие в Ялтинской конференции, где, правда, тоже ничем не отметился.

* * *

В обстановке нарастания противоречий в рядах союзников роль Литвинова в дипломатии неуклонно падала, а отношение к нему становилось все более подозрительным. Он начал жаловаться на это иностранным журналистам – например, Сайрусу Сульцбергеру, с которым беседовал 5 апреля 1945 года. По словам американца, «он сказал, что работает сейчас только над второстепенными проблемами, кроме вопроса репараций. При этом никто не слушает его советов и не уделяет ему никакого внимания. Он выглядел убежденным, что отношения между союзниками развиваются плохо, что имеет негативные последствия для всемирной организации по безопасности… Литвинов казался отрезанным от всех новостей. Он, например, не знал, что здесь находится Тито, с которым я беседовал перед отъездом в аэропорт. <…> Он жаловался на поведение цензуры и отдела печати, сказав, что всегда любил честно говорить с журналистами, а теперь вынужден общаться только частным образом и без записи. «Когда я был в Вашингтоне, дела обстояли иначе», – говорил он… Он не говорил прямо, но давал понять, что все будет только хуже. Едкий и циничный старый революционер, изолированный и одинокий – таким он выглядел»[764].

Вскоре Сульцбергер увидел Литвинова на параде 1 мая, где он не поднялся на трибуну Мавзолея, как полагалось, а стоял у ее подножия, в толпе гостей. Когда журналист спросил о причине этого, дипломат ответил: «Я хочу быть вместе с народом»: «Его бледное и оплывшее лицо выглядело грустным и не выражало ни капли восторга этим триумфальным шествием. Он ни разу не поднял глаз на Сталина и его помощников, стоящих на гробнице Ленина. Литвинов просто смотрел на длинные ряды пушек и марширующие войска»[765]. Хотя Победа, о которой Литвинов мечтал вместе со