Гюро и скрипка - Анне-Катарина Вестли

Засунув скрипку и Чучело на заднее сиденье, он вернулся к Гюро с плоским пакетом в руках.

– Это тебе от нас, – сказал он. – Придумал вообще-то папа, но и я немножко, а Гиннекен пошла и купила.

Гюро ойкнула и развернула пакет. Там оказалась книжка, в ней было много-много картинок, но не таких, как рисуют в детских. На картинках были люди, одетые по-старинному, на некоторых было много неба, кое-где на нём были тучки.

– Это книга о Рембрандте, – сказал Эдвард. – Мы услышали, как ты о нём тогда говорила, и подумали, что тебе будет интересно посмотреть на его картины. Гиннекен такая мысль тоже понравилась, потому что Рембрандт жил в той же стране, где живёт она, она даже гордится тем, что мы купили тебе этот подарок. Встретимся снова после летних каникул и опять будем играть. Может быть, мы даже составим целый оркестр. Так что тебе будет о чём помечтать. Дело в том, что Аврора начала играть на виолончели. В Фабельвике у одного человека нашёлся лишний инструмент, и он даст Авроре первые уроки. Ну а пока желаем тебе хорошо провести лето. Давай, Сократ, забирайся на заднее сиденье! Гиннекен сядет рядом с тобой, она уже ждёт!

Гиннекен была такая рослая, что, залезая, чуть не стукнулась головой, но она как-то ужалась и поместилась в машине, даже не покривившись, хотя ей было очень тесно. Последним сел Эдвард, и они поехали. Гюро унесла книжку домой и поставила на полку, а затем взялась за скрипку. После того как Сократ уехал, у неё ведь, кроме скрипки, никого не осталось. Но играть ей пришлось недолго, потому что вскоре раздался звонок, это пришли Тюлинька и Андерсен.

– Гюрочка! – сказала Тюлинька. – Вот мы и уезжаем, но будем тебе писать. А тут тебе кое-что от нас на память. Наверное, это не бог весть какой подарок для маленькой девочки, но мы подумали, что раз вы с мамой едете в хижину Бьёрна, то, когда случится такой повод, ты сможешь сделать маме сюрприз – поставить на стол угощение. Например, если у вас соберётся несколько человек гостей, а мама не успеет сходить в магазин – там ведь до магазина совсем не близко! Ну как тебе этот подарок – очень дурацкий?

– Нет. Я запрячу его на самое дно рюкзака, чтобы мама не знала.

– Такси уже тут, – сказала Тюлинька. – Проводишь нас, чтобы помахать на прощание?

– Да, – кивнула Гюро.

– Ну, всего тебе хорошего и кланяйся от нас Эрле! – сказала Тюлинька, и они с Андерсеном тоже уехали.

Гюро посмотрела в сторону корпуса «Ю». Перед подъездом, где была квартира Бьёрна, стоял грузовик, а Бьёрн грузил в кузов столы и стулья.

Гюро побежала к Бьёрну.

– Ты переезжаешь? – спросила она.

– Да, Гюро. Переезжаю, но совсем недалеко. Понимаешь, я теперь буду работать дворником при школе.

– Ох! – вздохнула Гюро. – Так ты больше не будешь тут работать? А кто же тут останется?

– Может быть, мой товарищ, который помогает мне сейчас с переездом, – сказал Бьёрн. – Но это ещё не наверняка. Потому что, может быть, он будет работать со мной в школе. Там нужны два человека, такое вот дело. А знаешь, чего бы я хотел больше всего?

– Нет.

– Чтобы вторым дворником была Эрле. Потому что вообще-то им нужно полтора дворника.

– Тогда она будет половина дворника? – спросила Гюро.

– Нет, – сказал Бьёрн. – Мы делили бы работу ровно пополам, чтобы вместе у нас получилось полторы ставки, а то время, что останется, тоже делили бы поровну на домашние дела. С осени Лилле-Бьёрн будет жить у меня, потому что его мама опять уходит в море. Стоит человеку раз попробовать, его потом всё время тянет путешествовать.

– И она путешествует совсем одна?

– Нет, она отправляется с тем, кто теперь стал её мужем, – сказал Бьёрн. – В море они и познакомились. Я бы и сам ушёл в море, если бы не Лилле-Бьёрн и вы с Эрле.

– Правда же, картинка, которую ты нарисовал, что-то значит? – спросила Гюро. – Ну, та, где нарисовано два острова, море и большой остров?

– Да, – сказал Бьёрн. – По-твоему, Эрле не против, чтобы я тебе объяснил, о чём она?

– Она сама сказала, чтобы я спросила у тебя!

– Так вот, – сказал Бьёрн. – Люди на рисунке вроде как были в плавании и попали в шторм, корабль потерпел крушение, а они выбрались на острова, а это значит… Сказать тебе, какая у меня была мысль?

– Да.

– Мысль была такая: вы с мамой потеряли твоего папу, и вам с ней пришлось тогда нелегко, но потом вы как будто выбрались на маленький островок, и всё стало неплохо, но на этом островке ни для кого другого уже не хватит места. Мы с Лилле-Бьёрном тоже попали в передрягу, когда у нас с его мамой разладились отношения, но потом мы тоже выбрались на свой островок, и на нём тоже было место только для одного работника. Но тут появляется новая школа, это – как большой остров, и там хватит места для всех, и я на нём нарисовал зелёные лужайки, а это значит, что тут будет и где отдохнуть и повеселиться.

– Ага, – сказала Гюро.

– Теперь ты знаешь, над чем должна поразмыслить твоя мама. Завтра вы отправляетесь в Кюлпен, потому что я сказал ей, чтобы она дала себе время подумать, а на выходные туда приедем мы с Лилле-Бьёрном, и если ты поймёшь, что всё пошло так, как мне хотелось, то сыграй на скрипке ту прекрасную мелодию, мы услышим её ещё издалека. Это будет в субботу часов в шесть. Но смотри, не проговорись про то, когда мы хотим приехать!

– Хорошо, – сказала Гюро.

Потом Гюро побежала к маме и застала её за разговором с незнакомым человеком. Это был председатель правления жилищного кооператива.

– Чем это вы тут занимаетесь? – спросил он маму.

– Делаю скамейку, – ответила Эрле с гордостью. – Летом всем хочется побыть на воздухе, а в нашем корпусе есть и пожилые люди, которым не очень-то приятно сидеть на голой земле.

– Вам не следует затевать ничего такого, не посоветовавшись с правлением, – строго сказал председатель. – Это связано с затратами. Материалы там, и прочее.

– Что вы! Я купила все на свои деньги. Я решила сделать скамейку в подарок нашему корпусу.

– Но вы же делаете это в рабочее время, – сказал председатель правления. – Хотя у вас есть другие обязанности.

– Я очень часто работаю дольше положенного времени. Так что, наверное, то на то и получится.

– Но дело не только в этом, – горячился начальник. – Если тут поставить скамейку, то по вечерам на ней будет собираться шумная молодежь. Так что давайте-ка ставьте её где-нибудь в другом месте!

Он ушёл, а Эрле осталась красная, как свёкла, так она рассердилась и обиделась.

– Бьёрн переезжает, – осторожно начала Гюро.

– Я уже знаю, – сказала Эрле. – Скажи ему, пускай забёрет эту скамейку себе, тут нам не разрешают её ставить. Завтра, Гюро, мы с тобой уходим в отпуск и едем в хижину Бьёрна. Ключ уже у меня, так что с утра отправляемся в путь. Бьёрн обещал, что будет в моё отсутствие обслуживать наш корпус.

– Бьёрн отвезёт нас на машине?

– Нет. Сами доедем. Сядем на поезд, а из вещей у нас будут только рюкзаки.

– И скрипка, – добавила Гюро.

– Да. Очень хорошо, что у тебя есть чем заняться, когда мы будем жить там одни, – сказала Эрле. – Подожди, я только напишу записку Бьёрну.

– А что там написано? – спросила Гюро.

– Там написано: «Будь так добр, забери себе скамейку, я оставлю её возле котельной. В нашем корпусе не захотели, чтобы я её ставила. Спасибо, что пустил нас пожить в своей хижине. С приветом. Эрле».

Гюро помчалась с запиской. Она неслась, как жеребёнок. Потому что всё могло кончиться хорошо. Не наверняка, но всё же! Во всяком случае, хорошо было нестись, как на крыльях, почти не касаясь земли. Да и впереди ждала поездка за город – в Кюлпен, как и в прошлом году.

Гюро и Эрле

Мама позволила Гюро самой уложить рюкзачок. Гюро была этому рада, потому что на дно она спрятала консервные банки, подаренные Тюлинькой и Андерсеном, чтобы сделать Эрле сюрприз. Она завернула их в толстый свитер, чтобы они не гремели и не выдали этим своё присутствие. Затем она уложила свою одежду, которую Эрле заранее достала из шкафа и оставила на кровати. На полу возле кровати стояли резиновые сапоги, но Гюро не стала их укладывать, а просто надела на ноги, чтобы не слишком набивать рюкзак, но он всё равно