Аромат - Поль Ришардо
Несколько секунд спустя Элиас еле сдержал крик. Порезаться овощечисткой – это достижение, доступное лишь элите косоруких, и он только что вступил в их клуб. Первый же клубень, третье движение. Если он и не стал чемпионом мира по скорости нанесения себе увечий, то уж точно вошел в первую десятку. Ранка оказалась поверхностной, но кровила достаточно, чтобы обеспокоенная Клодина велела следовать за ней. Пристыженный, Элиас оставил на столе картофелину, оружие, пластиковый пакет и четыре обрезка. Картофельных из них было только три.
Оказавшись на втором этаже, Элиас с самым непринужденным видом задал мучивший его вопрос. Он вложил в него всю раскованность, на какую только был способен. То есть самую чуточку.
– Почему Ален молчит? Думаешь, я его разочаровал?
– Вовсе нет. Я думаю, его заботит будущее. Нам предстоит продать этот дом, найти жилье рядом с Фонтенбло, распрощаться со здешними друзьями. – Она открыла шкафчик, служивший аптечкой, и достала коробку с пластырями и бинтами. – Все свалилось совершенно неожиданно, и Алену нелегко даются эти перемены. Да еще его филиал. Ты же знаешь, как он был к нему привязан.
Сунув руку под воду, Элиас кивнул; она его убедила, но не успокоила. Струйка крови скользнула по эмали раковины и исчезла в сливе.
Ему по-прежнему казалось, что на последнем сеансе ольфакторных воспоминаний он превзошел сам себя. И потому он ожидал более живого отклика.
Элиас приложил к открытой ранке кусочек марли…
До них донесся жуткий грохот кастрюль. Клодина вздохнула:
– Лишь бы он тоже не поранился. На, держи коробку. Крови многовато, так что через час повязку придется поменять.
Элиас поблагодарил, и они спустились. Внизу их пути разошлись. Клодина присоединилась к мужу на кухне, а Элиас отправился добавить к прочим своим вещам еще и бинты. Когда он уже готов был застегнуть рюкзак, его внимание привлекла лежавшая на дне красно-белая упаковка. Одно из лекарств, которые он закупал для Адама, не вывалилось вместе с остальными на кровать соседа. Он достал картонную коробочку, одновременно набирая номер Адама.
– Привет. Я забыл отдать тебе один из твоих препаратов. Durinovil. Вечером занесу.
– Да ладно, он не помогает от моих проблем с эрекцией.
– Ну ты и придурок.
Внезапно Элиас замер. Вертя упаковку в пальцах, он вспомнил, где видел такую же.
– Слушай, – прервал он болтавшего Адама, – а это лекарство от чего?..
Элиас дал отбой на середине объяснений соседа и устремился на кухню, где согбенные Клодина и Ален разбирали гору упавших кастрюль. Потрясая маленькой картонкой, он возопил:
– Я все понял!
Ален поднял голову и прищурился, пытаясь разобрать название лекарства, которым размахивал Элиас.
– Оно было в ванной этого говнюка, Симона, когда я искал там его запах. А еще мне попался рецепт, и выписан он был в тот день, когда напали на Одри.
Элиас пришел в крайнее возбуждение. Он еле удерживался, чтобы не запрыгать по кухне. Ален уперся ладонями в колени, помогая себе разогнуться.
– Ты знаешь, что теперь делать.
На этот раз его улыбку можно было разглядеть с центральной площади Мана. С триумфальным видом Элиас достал мобильник и набрал номер. Это было глупо, просто и очевидно. Настолько очевидно, что фрагранцианцам это даже не пришло в голову.
На том конце ответили.
42
– Как это?
Зажав телефон между ухом и плечом, Аббад шарил по всем карманам в поисках пачки сигарет. Найдя, вытащил одну и засунул в уголок рта.
– Симон принимал Durinovil в вечер изнасилования. Это сосудосуживающее средство, которое медики прописывают от заложенности носа. Читать его обонятельные воспоминания было бесполезно, потому что в момент нападения он вообще не чувствовал никаких запахов.
А следовательно, результаты допроса недействительны. Дав Симону понюхать аккорд из парфюма Одри, его собственного запаха и атмосферы комнаты брата Эмилии, «Фрагранция» надеялась увидеть на энцефалограмме весьма специфические церебральные проявления. Те, которые считываются как эмоция, вызванная воспоминанием. Удовольствие, чувство вины… не важно. Малейшая реакция, отличная от непонимания, стала бы доказательством его ответственности за содеянное. Но банальный насморк в вечер изнасилования позволил Симону выявить несостоятельность одной из самых продвинутых технологий своего времени.
Сигарета следователя догорела, хотя он так ни разу и не затянулся. Когда дым, поднимающийся к лицу, попал ему в правый глаз, он пробормотал пару ругательств и раздавил окурок в пепельнице. И поспешил позвонить Одри, чтобы спросить, смогут ли они увидеться. Через полчаса они встретились в кафе на первом этаже ее дома.
Едва успев сделать заказ, Аббад поделился с ней выводами Элиаса. И тут же уточнил, что в ее ситуации новость ничего не меняет: они все равно не смогут на этом основании обвинить Симона. Демонстрация несостоятельности метода еще не доказательство виновности. К сожалению, Симон вряд ли окажется в камере. Во всяком случае, не в этот раз.
Одри помрачнела. Затылок у нее свело, нога задергалась. В тот вечер она разговаривала с Симоном. Он ей даже понравился. На нее произвели впечатление его уверенность и красноречие. Она с отвращением вынуждена была себе в этом признаться. Головокружение, приливы жара, внутренняя дрожь – она распознала признаки надвигающейся панической атаки. Достала из кармана куртки таблетницу. Отломив от белой пилюли четвертинку, сунула ее под язык.
Али все говорил и говорил, всячески ее успокаивая, – заверения столь же тщетные, сколь и беспомощные. Через несколько минут бензодиазепин подействовал, и Одри прервала Али:
– Ты уверен, что с юридической стороны ничего нельзя сделать? Если ты твердо убежден в его виновности, скажи об этом судье.
– Мое слово, если оно ничем не подкреплено, ничего не стоит. Я все перепробовал, все сделал, чтобы найти хоть малейшую улику. ДНК, свидетельские показания, вплоть до этой хрени с ольфакторным допросом.
– Ты говорил с Эмилией?
– Еще до того, как ты обнаружила ее сообщение в своем телефоне. Убедить ее дать показания невозможно. Единственное, что я могу сказать по поводу твоей подруги, – Симон здорово на нее надавил, чтобы она держала рот на замке.
Он ощупал свою куртку. Сигареты он забыл в машине.
Одри еще больше замкнулась в себе. Она чувствовала, что у нее не осталось ни сил, ни надежды. И отдала бы что угодно, лишь бы расследование возобновилось, лишь бы нашлась хоть какая-нибудь ключевая зацепка. Желательно прямо сейчас. Маленькое озарение. Вспышка, воспоминание. Но нет, ничего. От того вечера у нее остались только туманные ощущения, чувство
