Пустая комната №10 - Серафина Нова Гласс

Газеты сообщили об этом всему миру всего через несколько часов после того, как об этом узнала я, и до того, как об этом стало известно большинству членов его семьи. Статью иллюстрирует фотография, которую он ставит на все свои сайты и визитные карточки: песочного цвета волосы, слегка нависающие над одним глазом, улыбка, смотрящие прямо в камеру сверкающие голубые глаза, рубашка и галстук, выглядящие на нем совершенно неуместно. Может быть, потому, что я видела его в официальном костюме всего несколько раз в жизни. Обычно он носил заляпанные краской джинсы и винтажные футболки со старыми рок-группами – это больше в его стиле. Лучше бы выбрали фотографию, где он похож на себя настоящего.

Шок не проходит. За две недели после его смерти и похорон наша совместная жизнь канула в лету. Мои вещи упакованы в коробки, а на следующей неделе дом выставят на продажу, потому что я не могу вынести пустоту и воспоминания, преследующие меня в каждой комнате. Не могу жить в этом доме без него. Так что теперь я здесь. В «Платанах».

В этом жутковатом месте я все равно остаюсь близко к Генри, ведь он тут работал. Несколько коробок с вещами и многие часы его жизни, проведенные в этих стенах, – вот и все, что осталось от него в физическом смысле. И возможно, в коробках, на его компьютере или даже в картинах Генри найдутся подсказки, которые помогут понять, что с ним произошло.

Мне нужно знать. Почему в последние месяцы он был так печален и кого, по его мнению, убил? Это наверняка неправда, но что-то заставило его покончить с собой. Я никогда не говорила об этом ни полиции, ни его родным… Конечно, я сообщила, что он звонил, плакал, сказал, что все испортил, извинялся и бился в истерике. Они должны были узнать, что самоубийству предшествовало нестабильное состояние, но что он кого-то убил?.. Нет. Потому что это не может быть правдой.

Я тащу чемодан по бетону между парковкой и внешней лестницей, ведущей в студию Генри. Мой новый дом. Прохожу мимо бассейна, где несколько женщин сидят за белым пластиковым столом, играют в карты и пьют лимонад. Я обращаю внимание на брюнетку, потому что ее телеса выпирают сквозь вырезы в форме ракушек в спинках пластиковых стульев. Она кричит на плавающего в бассейне ребенка в надувных нарукавниках и с водяным пистолетом в виде динозавра.

Сражаясь со сломанным колесиком, я тащу мимо них свой чемодан.

– У тебя семерка, Роза. Я видела! – взвизгивает женщина.

– Я победила, Джеки! – отвечает Роза и хихикает.

– Только не говори, что у тебя нет ни одной гребаной семерки. Я ее видела! – Джеки пытается встать, чтобы выхватить у Розы карту, но пластиковый стул прилип к ее заду, и она плюхается обратно. Женщина отдирает его, поднимается на ноги и, нахмурившись, закуривает. – Ну и фиг с ним.

– Вот почему никто с тобой не играет, Джеки, – говорит третья женщина с неизвестным именем.

– Ты играешь в «Монте»? – спрашивает одна из них, и я вдруг понимаю, что они обращаются ко мне.

– Во что?

– Мы играем не в «Монте», Кристал. Мы играем в «Рыбку». К тому же она тебе не ответит. Вид у нее какой-то измученный, – говорит другая.

Я уже запуталась, кто из них кто.

– У тебя все нормально?

– Э-э-э… – начинаю я, но они уже позабыли обо мне и продолжают собственный спор.

Поэтому я с благодарностью иду дальше и потихоньку затаскиваю чемодан на лестницу, и тут у меня за спиной встает человек. Я автоматически начинаю извиняться за то, что перегородила дорогу, и пытаюсь отойти в сторону, но понимаю, что это лицо мне знакомо.

– Простите, – говорю я, пряча удивление, когда он подхватывает мой скособоченный чемодан.

– Могу я помочь?

– Ох…

– В смысле, если кто-то из нас собирается подняться по лестнице, – говорит он с полуулыбкой, и я вроде бы тоже кривлю губы в подобии улыбки, но, пребывая в оцепенении, не уверена в том, что мое лицо соответствует намерениям.

Кажется, его зовут Карсон. Нет… Каллум… что-то в этом роде. Именно он предложил Генри снять здесь квартиру.

Я встречалась с ним всего один раз, на школьном спектакле. Они преподавали в одной школе. И в антракте я познакомилась с ним и его женой. Играли «Вестсайдскую историю», а мы с Генри сидели у прилавка с пирожными, ели печенье и жалели, что вместо них не продают крепкие напитки, они помогли бы продержаться до конца второго акта. Именно в тот момент подошли Каллум и его жена.

Мне неловко, что я не запомнила, как ее зовут, но она была такой худой, что это вызвало мое осуждение, и по дороге домой в машине я в шутку сказала Генри, что надо выпытать у Каллума ее диету. Генри ответил, что она неизлечима больна, я уже толком не помню чем, кажется, саркомой кости. Но точно помню, как почувствовала себя полным дерьмом, поэтому ее красивое хрупкое лицо, редеющие каштановые волосы и щуплая фигура навсегда запечатлелись в памяти.

Генри рассказал, что Каллум с женой живут в этой дыре только потому, что у них нет медицинской страховки, а счета за лечение разорительные. Кажется, Каллум работал в школе на полставки, а ей пришлось бросить работу, и они оказались по уши в долгах. По словам Генри, она умерла несколько месяцев назад.

Я вижу в Каллуме отражение собственного горя, и мне трудно не отвести глаза и не сбежать от этого дополнительного напоминания о боли. Осознание происходит в тот момент, когда я встречаюсь с ним взглядом. Мы оба потеряли все, что нам было дорого, и жизнь забросила нас сюда как в наказание.

Прежде чем я выхожу из оцепенения и могу хоть что-нибудь сказать, он успевает затащить чемодан на верхнюю ступеньку. Поднимаюсь по бетонной лестнице и киваю ему.

– Спасибо, – тихо говорю я, делая вид, что не узнала его, и проскальзываю за дверь квартиры номер двести три.

От спертого воздуха перехватывает дыхание. Я пытаюсь включить кондиционер у окна, но он лишь дребезжит и не работает. Открываю окна и на мгновение замираю, осматривая комнату. В косых лучах света, проникающих через открытые шторы, танцует пыль.

Многочисленные мольберты, накрытые тканью в этом застывшем пространстве, напоминают призраков. Маленькая кухня в основном не использовалась, не считая россыпи кружек и нескольких пивных бутылок. Кровать завалена пустыми холстами на подрамниках и банками из-под кофе, набитыми использованными кистями. Это место больше похоже на мастерскую художника, чем на квартиру.

Мне не хочется ничего трогать. Хочется сохранить все так,