Под занавес - Ростислав Феодосьевич Самбук
Штех переплёл пальцы, сжал больно. Размечтался, как дурак.
Свои артисты, свои поэты, драматурги: а дудки! Там, в Мюнхене, ещё тешат себя иллюзиями, а он уже не тешит, он знает, что все их надежды - мыльный пузырь, счастливо бы засверкать отсюда пятками вместе с Галиной, а дальше...
Он не такой глупый, чтобы когда-нибудь вернуться. Пока есть возможность, следует просто урвать и себе кусок вкусного пирога, пока американцы как-то заинтересованы в них, потому что всё больше их немощь будет выпирать сильнее - и цена будет уменьшаться.
В антракте Штех отвёл Савицкую в угол фойе. Сели так, чтобы не обращать на себя внимание, и Штех попросил:
- А теперь расскажи, как всё было.
- Может, стоит уйти отсюда? - предложила.
- Лучше со всеми. Затеряемся в толпе. Да и спектакль тебе нравится.
- Да, - наклонила голову. - Мне нравится театр. Здесь даже запах какой-то своеобразный.
- Уверена, что тебя не засекли?
- Ярослав пошёл к кинотеатру, а я осталась в аллее. К тому же мы шли не вместе. А в парке людей много, за всеми не проследишь.
- Умница! - одобрил Штех. - Ты видела, как брали Ярослава?
- В него стреляли из окна и первым же выстрелом выбили пистолет из руки. Потом заступили дорогу...
- Жаль. Придётся искать кого-то вместо него.
- Это ты про акцию в консерватории?
- Да.
- Я пойду.
- Ты что, с ума сошла?
- Сам знаешь, рука у меня твёрдая.
- Нет, тебя не пущу, - упрямо покачал головой Штех. - Пойдёт Капраль.
- Капраль может, - согласилась. Прозвучал звонок, и Штех сказал мечтательно:
- Так бы не думать ни о чём! Спектакль, и всё тебе... Нет ни советов, ни наших боевиков... Тишина и покой! - Он положил ладонь на Галинину руку, приласкал. - Скорее кончать тут надо, замешкались мы.
Галина отобрала руку.
- Тишина нам может только сниться, - ответила сухо. - Тишина для нас подобна смерти, прошу я тебя. Вот бы сейчас гранату, - обвела взглядом фойе, - швырнула бы не задумываясь.
Штех решил, что у него тоже бы не дрогнула рука, но ведь следует прежде всего думать о себе. Галина такая ещё горячая и неопытная, и он должен сдерживать её.
- Пошли, - встал и вежливо подал руку, - пусть пани думает не о гранатах, а об искусстве.
- Если бы пан посмотрел здесь советскую пьесу, убедился бы, что спектакли стреляют не хуже пушек.
Штех притянул Галину к себе, с трепетом ощутив соблазн её гибкого тела. Так всегда находил в ней что-то новое и непостижимое. Сказал нежно:
- Скоро ты забудешь об этом, и я поведу тебя в Миланскую оперу.
Савицкая ответила лёгким пожатием руки и затяжным взглядом. Штех не мог оторваться от её зеленоватых глаз, иначе, возможно, встретился бы взглядом с Бутурлаком, который вежливо пропустил их в дверях зала. Капитан отстал в проходе и занял место на приставном стуле в пятнадцатом ряду. Увидел, как Соколов, сидя в нескольких креслах от Штеха, переговаривается со своей соседкой: нет, говорят, девушки, с которой не смог бы познакомиться Валентин, чёрт какой-то, а не лейтенант, некоторые завидуют ему за это больше, чем за умение стрелять без промаха.
После окончания спектакля зрители долго не отпускали актёров. Штех аплодировал также стоя, смотрел, как азартно хлопает Галина, и думал об изменчивости эмоциональной женской натуры: действительно, дай ей сейчас гранату - швырнёт на сцену, не задумываясь, а она улыбается, и глаза светятся от удовольствия.
Занавес сдвинулся в последний раз, и они протиснулись в проход. Штех шёл за Галиной, с наслаждением вдыхая запах её духов. Наклонился к уху.
- Я сегодня к тебе, - сказал, хотя раньше и не собирался этого делать.
Галина кивнула едва заметно, и в это время Штех перехватил пронзительный взгляд мужчины, стоявшего в проходе справа. Мужчина сразу повернулся и двинулся - может, он смотрел на Галину, на неё всегда засматриваются мужчины, но как-то по-другому, а этот в сером костюме словно заглянул ему в душу - холодный и внимательный взгляд, а цену таким взглядам Штех знал. Он сделал ещё один или два шага, чувствуя, как похолодело у него в груди, отклонился влево, вежливо пропуская вперёд тучную женщину, оглянулся, будто разыскивая кого-то.
Этих двух или трёх секунд Штеху хватило, чтобы сориентироваться и принять решение.
Савицкая шла не оглядываясь, уверенная, что Штех не отстаёт от неё. Мужчина в сером костюме шёл чуть впереди неё, также не оглядываясь. Их отделяют уже несколько человек, позади медленно пробираются между рядами последние зрители, а проход к сцене свободен.
Штех проскользнул между двумя мужчинами, невежливо оттолкнув какую-то женщину. Кто-то отступил, давая ему дорогу, - теперь ковровая дорожка устилала ему путь к оркестровой яме, а от мужчины в сером отделяла толпа. Штех выиграл у него по крайней мере десять секунд, если никто не подстраховывает того...
Штех преодолел расстояние до барьера оркестровой ямы несколькими прыжками. Краем глаза заметил, как от боковых дверей кто-то также метнулся назад, значит, мужчину в сером костюме подстраховывали. Но Штех имел фору - не десять, секунд пять-шесть, не более, однако пяти секунд для человека решительного и ловкого бывает достаточно, чтобы запутать любого.
Коснувшись руками барьера, Штех, не глядя, перебросил тело к оркестровой яме. Уже падая в неё, отклонился в воздухе так, чтобы не удариться о пюпитры, приземлился мягко - бросился к узкой двери, ведущей из ямы. Бежав к ней, успел определить, что открывается она на себя и имеет обычную металлическую ручку, наклонился и на ходу подхватил табуретку, на этом он проиграл секунду или полсекунды. Наклоняясь, видел, что над противоположным краем ямы уже повисла фигура преследователя, и до двери ему оставалось всего два шага, он прошмыгнул в неё, прикрыл плотно, засунув в ручку ножку от табуретки.
Теперь имел уже не пять секунд, а значительно больше, теперь уже не должен был метаться, сразу выдавая себя, - двинулся узким переходом за кулисы, надеясь на свою решительность, сообразительность или счастливый случай.
Рабочие сцены убирали
