Миллиарды Арсена Люпена - Морис Леблан
Фелисьен не ответил, и это еще больше разозлило д’Аверни.
– Молчание… все время молчание… или увертки, увиливания, как со следственным судьей. Ну отвечайте же, черт вас побери! С самого начала нас разделяет стена молчания, которую вы воздвигли. Так что оставьте свои штучки, если хотите, чтобы я вам доверял! А иначе… Иначе я начну искать, строить гипотезы, дам волю воображению и, возможно, обману сам себя и ложно обвиню вас. Вы этого хотите?
Он схватил Фелисьена за руку.
– В вашем возрасте с собой кончают только из-за любви. Я провел расследование – узнал, что вы делали в тот день, когда совершили попытку самоубийства. Когда Роланда Гаверель и Жером Эльмас вышли из дома и направились к озеру, вы последовали за ними, держась на расстоянии. Перебравшись на остров, они сели на скамейку. И вы увидели то же, что увидел я, – их взаимную влюбленность. И это открытие поразило вас. Вы ловко выведали у моего садовника – так, что он этого даже не заметил, – что они встречались каждый день. Через час у вас в руке оказался револьвер. Все правильно?
Фелисьен слушал в напряженном молчании.
– Я продолжаю, – сказал Рауль. – Роланда Гаверель каким-то образом узнала о вашей попытке самоубийства. Три дня назад, встревоженная, она пришла к вам ночью – просила успокоиться и уверяла, что ваши подозрения беспочвенны. Ее объяснения убедили вас до такой степени, что с той ночи вы счастливы и здоровы. Все верно?
Раулю показалось, что на этот раз юноша не намеревался уклоняться от столь настойчивых вопросов. Однако он колебался, должно быть не зная, как на них отвечать. Наконец он сказал:
– Месье, я не видел Роланду Гаверель с того самого дня, когда случилась трагедия, а особа, приходившая ко мне прошлой ночью, не она. Мои дружеские отношения с Роландой не позволили бы ей совершить такой поступок. Тем более она приняла решение, о котором сообщила мне в письме, только что переданном ее слугой.
Это письмо Фелисьен протянул Раулю, который начал читать его со все возрастающим удивлением:
Фелисьен,
горе объединило нас – Жерома Эльмаса и меня. Вместе оплакивая нашу бедную Элизабет, мы почувствовали, что нет для нас другого утешения, как остаться верными, один подле другого, ее драгоценной памяти. Я ясно чувствую, что это она сближает нас и просит основать семейный очаг в том месте, где она была так счастлива и где мечтала, что в будущем ее счастье станет еще более безоблачным. Я не знаю, когда мы решимся на брак. Нужно ли объяснять Вам, что меня многое останавливает, что я боюсь совершить ошибку и что до последней минуты этот страх будет держать меня в сомнении? Но тогда как жить? У меня больше нет сил оставаться наедине с собой.
Вас, Фелисьен, который ее знал, я прошу прийти завтра в «Клематисы» и сказать мне, что она бы меня благословила.
Роланда
Рауль перечитал письмо тихим голосом и, усмехнувшись, медленно проговорил:
– Какая интересная история! Эта молодая особа своеобразно хранит верность памяти своей сестры! Навестите ее, Фелисьен, и всячески поддержите. Срочности в работе нет, а вам пойдут на пользу несколько дней отдыха.
После минутного размышления он наклонился к юноше:
– Однако я не могу не поделиться с вами мыслью, которая часто приходила мне на ум, – о договоренности между женихом и невестой.
– Разумеется, – ответил изумленный Фелисьен, – разумеется, между ними есть договоренность, поскольку они помолвлены.
– Да, но разве она не была достигнута куда раньше?
– Раньше? Но когда именно?
Следующую ужасную фразу Рауль произнес по слогам:
– Когда Элизабет Гаверель была еще жива.
– Что это значит?
– Это значит, что смертельная ловушка, расставленная за два месяца до ее свадьбы, выглядит очень подозрительно.
Фелисьен возмущенно взмахнул рукой и воскликнул:
– О, месье, ваше предположение безосновательно! Я знаю их обоих, я знаю, как любила Роланда свою сестру… Нет-нет, мы не имеем права обвинять ее в подобной гнусности!
– Я не обвиняю. Я просто задаю вопрос, который нельзя не задать.
– Почему нельзя?
– Из-за этого письма, Фелисьен. Его строки проникнуты легкомыслием!
– Роланда – честная девушка, само благородство.
– Роланда – девушка… которая быстро забывает.
– Я уверен, что она ничего не забыла.
– Нет, но она готова обустроить свое семейное гнездышко при обстоятельствах, которые, пожалуй, многих бы смутили, – иронично заметил Рауль.
Фелисьен встал и торжественно произнес:
– Прошу вас, месье, больше ни слова. Роланда вне всяких подозрений.
Когда они оба вышли из флигеля, Рауль вернул молодому человеку письмо и зашагал по лужайке, размышляя о том, что при некоторой настойчивости ему все-таки удастся проникнуть в эту темную душу, скрывающую тайны и в настоящий момент кипящую возмущением. Он уже собирался вернуться, чтобы немедленно добиться своего, когда вдруг услышал, как открываются ворота.
– Черт возьми! – пробормотал он. – Да это же полицейский инспектор Гуссо! Что он нам принес, сей предвестник несчастья?
Инспектор направился к ним через сад и, подойдя, пожал руку Раулю, который сказал ему со смехом:
– Как! Разве мы с вами еще не закончили, господин старший инспектор?
– Несомненно, несомненно, – ответил Гуссо шутливым тоном, нимало ему не свойственным. – Но согласитесь… когда система правосудия имела с кем-то дело, она все-таки вправе…
– Вести слежку.
– Нет, проявлять дружеское внимание. Вот почему, продолжая расследование, я пришел справиться о здоровье нашего больного.
– Фелисьен Шарль чувствует себя превосходно, не правда ли, Фелисьен?
– Отлично, отлично! – отозвался Гуссо. – А то в округе, знаете ли, ходят слухи о каком-то выстреле, неудачном самоубийстве и о прочем в том же роде. Мы даже получили по этому поводу анонимное письмо, отпечатанное на машинке. Короче говоря, столько баек вокруг… хорошо, что я им не верю. Ведь тот, кто официально признан невиновным, не станет себя убивать.
– Конечно же нет.
– Разве что этот невиновный на самом деле не так уж невиновен, – добавил Гуссо.
– Ну, это явно не тот случай.
– Ошибаетесь.
– Неужели?
– Именно так. Я, знаете ли, выяснил – извините за полицейские методы, – что, выйдя из тюрьмы, ваш юный друг совершил звонок…
– Да, мне.
– А затем мадемуазель Роланде Гаверель с просьбой о короткой встрече.
– И что?
