Альфонс-Ромео - Татьяна Владимировна Гармаш-Роффе

У детектива имелся маленький секрет. Во время монтажа камер видеонаблюдения он распорядился установить резервные, с автономным питанием и опцией ночного видения, по одной на каждом этаже (даже в «святая святых», в апартаментах Виолетты) — плюс еще одну на террасе. Они не были подключены к мониторам, никто не мог видеть картинку, которую они фиксировали, — изображение записывалось на флеш-карту.

Стремянка пригодилась. Григорий по указке детектива переносил ее поочередно в разные места, и Алексей снял все три мини-камеры, хорошо замаскированные в лепнине по верху стен. Четвертую он вытащил из цветов на террасе. Достав из них флешки, он просмотрел одну за другой в своем телефоне. Консьерж смотрел записи вместе с ним: и как Дима, стоя на стуле, выкручивал и менял лампочку в спальне; и как вел в темноте пьяную и безвольную Летку к бассейну, и как аккуратно, тихо опустил ее в воду, и как тут же вернулся в зал и слился с толпой растерянных гостей, а затем принялся ее громко звать…

Полиция приехала довольно быстро. Диму увезли. Валерий позвонил и сообщил, что Летку до утра подержат под наблюдением в больнице, и он остается с ней. Новость об аресте Димы он воспринял безразлично: в данный момент его занимала только Виолетта.

Алексей чокнулся с Консьержем. Отпил немножко коньяку.

— Устал, — произнес он. — День был долгим.

— Да посидите, выпейте еще! — уговаривал его Григорий, которому не хотелось оставаться в одиночестве после таких волнующих событий. Он собирался расспросить, как детектив догадался, каким путем пришел к своим выводам…

— Не могу, я за рулем, — поднялся сыщик. — Пора мне домой.

— Подождите, ну объясните, а как же Дима мог заранее знать, что Летка перепьет?

— Он не знал — он ее спровоцировал. Вернее, спровоцировали мы с Александрой, моей женой, их обоих на ревность. А дальше, как мы и рассчитывали, парочка поссорилась. Хотя правильней будет сказать так: Дима нашей провокацией воспользовался и нарочно поссорился с Виолеттой. Она очень самолюбива, ранима, завелась быстро. Однако показать свою ревность не хотела, гордая. Танцевала весь вечер со мной, на Диму не смотрела. Немудрено, что выпила лишнего: гасила пожар своей обиды.

— Вот оно как… Только я чего-то не понял: Летка вроде как этого Диму действительно любила. А тут вдруг к Валере та-а-ак прильнула… Будто сто лет об этом мечтала!

— Ну, я тоже не силен в психологических тонкостях, если честно. Но думаю, она мужу мстила за невнимание. Он ведь с самого начала успешно делал вид «не очень-то и хотелось». Летка решила не отставать и тоже делала вид «не очень-то и хотелось», да так успешно, что сама себя в этом убедила. И Диму к себе приблизила Валере назло. Подозреваю, если бы не сегодняшняя история, они бы еще долго так маялись… — усмехнулся Алексей.

— Дурью, — добавил Григорий и тоже усмехнулся. — Прикольно. Как маленькие.

— Прикольно, — согласился Алексей. — Спокойной ночи, — завершил он беседу и направился к своей машине.

Консьерж закрыл за ним ворота и еще долго смотрел на опустевшую дорогу, покачивая головой каким-то своим мыслям. Затем вернулся в опустевший дом. Погасил светильники в зале, оставив только бра на стене, подлил себе водки. Вышел со стаканом на террасу и уселся в плетеное пляжное кресло у бортика бассейна. Звезды тут, в темноте, были отлично видны, а Григорий любил на них смотреть. Он поднял стакан вверх, будто чокнулся.

«Видишь, деточка, я был прав, — произнес он негромко. — Я ж тебе сразу сказал: Валерий — это то, что надо. Я ж тебя с детства знаю, все твои мечты девчачьи, все твои глупости и вредности, и сердечко твое нежное, и голову твою горячую… А ты мне не поверила. Придумала себе Диму этого недоделанного, чисто из бунта. Я-то поначалу не сомневался — ты Валеру быстро приручишь. Но он тоже хорош, все делал вид, что живет с тобой по начальникову веленью да по начальникову хотенью. И ты, — нет бы его расколоть быстренько, — ты сама рогом в землю уперлась! И Диму к себе приблизила, чтобы Валерку позлить. А он, конечно, не понял. И тоже рогом туда же — мол, мне по барабану, я только папашке твоему обещал, должен за тобой следить… А сам ведь глаз от тебя отвести не мог! Украдкой, конечно, когда никто не видел. Никто, кроме меня! — Он усмехнулся. — Ох, дети, дети… Жизнь идет быстро-пребыстро, зачем ее на такие глупости тратить! Но, видно, нельзя иначе. Будто существует какое-то количество глупостей, которые непременно нужно совершить, чтобы наконец повзрослеть… Чтобы понять, где твое счастье».

Он стащил плед, сложенный на соседнем кресле, закутался в него. Сделал несколько глотков из стакана. Больше всего ему не хотелось думать о своей жизни. В которой количество глупостей зашкаливало, вовсе не приведя к взрослению… Вот парадокс: став пожилым, он так и не стал взрослым. А теперь уж слишком поздно глупости исправлять…

Еще через несколько глотков глаза Григория закрылись, и он заснул в кресле. Спал он до тех пор, пока жаркие лучи раннего июньского солнца не коснулись его щеки.

Вскоре пришла домработница, следом повариха, захлопотали, зашумели: после вечеринок всегда много мусора и посуды оставалось. Дом очнулся от ночного морока, будто даже отряхнулся, как пес после купания. А к часу вернулись Валерий с Виолеттой, которую выписали из больницы. Они не целовались, не обнимались — они смущенно и целомудренно держались за руки, как школята.

Ну что ж, им еще только предстоит повзрослеть…

Место для двоих

Обычно взгляд скользит по лицам легко, без запинки, как коньки по льду. Но иногда он вдруг цепляется. Будто конек в ямку угодил и споткнулся. Приходится взгляду притормозить и осмотреться: что случилось?

Оказывается, лицо нерядовое. Осмысленное. Такое бывает, когда человек не просто живет, но и размышляет о жизни. Отчего и глаза выразительными становятся. Однако осмысленность имеет для меня ценность, только если от человека исходит неподдельная доброжелательность. Это значит, он и впрямь понял в жизни главное. И неважно, мужчина это или женщина, и возраст не имеет значения.

Именно на таком лице остановился мой взгляд в кафе. Оно принадлежало мужчине. Он был рыж, даже глаза у него были рыжие — теплые и добрые. И, самое интересное, смотрели они прямо на меня.

Я улыбнулась. Мужчина тоже. Наши взгляды все никак не могли расцепиться. И неизвестно, чем бы это кончилось, если б его не окликнул бармен. Мужчина стоял у барной стойки и теперь повернулся к ней.

Я не слышала, о чем шла речь, зато увидела, как через пару минут он