В здоровом теле... - Данила Комастри Монтанари
— Конечно, конечно, я ошибся! — попытался он исправить положение.
Но Шула, в своем безумии сохранившая былую хитрость, ясно дала понять, что разговор окончен, и принялась судорожными жестами гнать патриция прочь.
— Жалкий язычник! — визжала она, уже совсем пьяная. — Думаешь, моя Дина — одна из шлюх Оппии? Она порядочная девушка! Прочь отсюда! Моя малышка теперь далеко, со своим Рувимом!
Рувим! Уворачиваясь от подушки, которую старуха швырнула ему в спину, сенатор добрался до двери, не веря своим ушам.
Рувим — имя типично еврейское! И все же все думали, что соблазнитель Дины — римлянин, да и сама кормилица в своем бреду не раз это подтверждала.
Аврелий едва успел закрыть за собой дверь, как створка снова распахнулась, и из-за нее резко высунулась голова старухи.
— Ее убили, да? — спросила она с какой-то ухмылкой.
Патриций похолодел, но не успел и рта раскрыть, как дверь с грохотом захлопнулась.
В своей комнате Шула запела фальцетом.
Аврелий покачал головой и решил спуститься.
Внизу его ждал сокрушенный Мордехай.
— Не слушай ее, она несчастная безумица. Она уже много лет не в своем уме, и лишь милосердие моей дочери заставляло меня держать ее в доме. Не знаю, что она тебе наговорила, но не придавай ее словам никакого значения. Она уверена, что Дина еще жива.
— Я слышал, — пробормотал Аврелий, решив утаить последнее, ошеломляющее заявление старухи.
— Ты что-нибудь узнал? — без особой надежды спросил его Мордехай.
— Нет, еще слишком рано. Тебе нужно набраться терпения.
— Я набрался, набрался! Мне больше ничего не остается! Как и всему моему народу. Но в один прекрасный день император устанет от своего друга Ирода Агриппы и решит выслать нас всех. Или обвинит в подстрекательстве к беспорядкам. Или обложит новыми налогами.
— Вы едины. Вы выживете.
— Кто знает? А что, если Предвечный отверг нас за наши грехи? — произнес старик вполголоса, словно говоря сам с собой. — В общине раздоры. Некоторые из нас примкнули к секте Иешуа Бен Иосифа — того, кого вы распяли и кого греки даже называют Христом, то есть Помазанником, словно он и есть наш Мессия! Последователи этого Христа отрекаются от веры отцов: многие из них даже перестали делать обрезание сыновьям! Необрезанные евреи, еврейские девушки, умирающие от абортов… все меняется. В этом новом мире мне больше нет места, да я его и не хочу!
Аврелий молча смотрел на друга.
— Я продолжу поиски, — коротко сказал он и, бросив «Vale!», вышел на многолюдную улочку, в то время как в его голове роились тысячи догадок.
Когда он уже собирался свернуть на площадь, из-за угла показалась небольшая процессия ученых мужей во главе с раввином.
Среди них важный гость, с безупречно семитскими чертами лица, манерами и речью, авторитетно рассуждал о спорном отрывке из Талмуда.
Аврелий удовлетворенно улыбнулся: Кастор определенно превзошел самого себя.
IV
Календы сентября
— Ты послал Кастора к евреям? — изумился Сервилий. — Ты же знаешь, что иудеи с греками не ладят!
— Насколько я мог видеть, он отлично справляется.
— Он, должно быть, в ярости, — рассмеялся тот, зная крутой нрав слуги.
— Почему ты не сказал мне, что наш Аврелий пришел?
Помпония вбежала в комнату, щеголяя одной из новых моделей, над которыми портные и швеи без устали трудились всю прошлую неделю.
Все время, пока обновлялся ее гардероб, бедный муж, погребенный под лавинами тканей, мехов и париков, искал убежища в домусе Аврелия, наотрез отказываясь ступить ногой в собственный дом, захваченный этой грозной армией, вооруженной пряжками и шпильками.
Наконец, результат столь усердного труда предстал перед глазами мужчин, ошеломленных видом матроны, облаченной в бесконечные метры пурпура с золотой вышивкой.
Ее пышные формы, плод бесконечных пиров и возлияний, рвались из тесного платья, как дары земли из рога изобилия богини плодородия, и при малейшем кивке сложнейшее сооружение из локонов опасно колыхалось под тяжестью усыпанных драгоценностями заколок.
— Это прическа «а-ля Мессалина», — с гордостью объяснила Помпония. — Теперь ни одна настоящая дама не осмелится показаться на публике без такого парика. Впрочем, я лично разработала варианты, которые делают ее еще богаче. Вот эти золотые фениксы, например. Что скажете?
— Дух захватывает, Помпония, право слово! У меня нет слов! — пробормотал Аврелий, и в его словах не было ни капли лжи, по крайней мере, в буквальном смысле.
— Я знала, что человек твоего вкуса одобрит! — удовлетворенно воскликнула матрона. — Мелисса сказала, что ты спрашивал именно меня, дражайший. Чем могу быть полезна?
Супруги часто спорили за право пообщаться со светским сенатором, и Сервилию редко удавалось одержать верх над настойчивостью жены.
— Я спрашивал о тебе, подруга моя, потому что убежден: только ты можешь мне помочь, ведь, по словам твоего мужа, ты обладаешь уникальными познаниями в некоторых областях, — и Аврелий бросил на дородную патрицианку лукавый взгляд, приведший ее в восторг.
— Я только об этом и мечтаю! — тут же прочирикала она.
— Тема, возможно, несколько щекотлива.
— Щекотливые темы — мой конек! — заверила его Помпония, которой как знатоку амурных интриг не было равных во всем Риме.
— Видишь ли, мне нужно знать, что может сделать девушка, чтобы избавиться от нежелательной беременности.
— Аврелий! — возмутилась Помпония. — Уж не ты ли впутал в беду какую-нибудь девицу благородных кровей! При всех-то матронах, рабынях и вольноотпущенницах Рима…
— Нет-нет, успокойся, я тут ни при чем! — поспешил объясниться молодой сенатор и в нескольких словах рассказал ей о трагедии Дины.
— Святые боги, бедняжка! — растрогалась матрона, которая обожала любовные истории, но всегда требовала счастливого конца. — И подумать только, в наши дни…
— Да? — с интересом поторопил ее Аврелий.
— Мы уже не во времена Республики! Избежать беременности теперь довольно просто.
— Просвети меня, прошу тебя. Я никогда не занимался этим вопросом.
— Эх, вы, мужчины! Если бы мы об этом не думали, сколько лишних ртов пришлось бы кормить империи! Вон Сервилий, думаешь, он хоть раз заботился…
— Помпония, умоляю! — торопливо прервал ее муж, которому совсем не нравилось, что его втягивают в столь личные темы.
Она испепелила его взглядом.
