Бельфонтен и тайна Нила - Гастон Д'Эрелль
– Начнём с пиджака, – сказал Жюльен. – Того, на котором след вина.
– Он в шкафу, – буркнул Арман.
Жюльен открыл шкаф. Нашёл пиджак. Достал. Осмотрел. След – на левом рукаве. Красное вино. Свежее. Не втертое. Не выстиранное. Как будто… пролили вчера.
– Вы сказали, это было за ужином. Но за ужином пили белое.
– Я… перепутал. Я наливал себе красное. Из графина. Не из бутылки.
– Какого графина?
– Ну… того, что стоял на столе. Для тех, кто хотел красное.
– На столе был только «Шато Марго». Из личной бутылки графини. Которую она открыла… в своём номере.
Арман замолчал. Потом – сел на кровать.
– Ладно. Вы правы. Я был у неё. После ужина. Мы… поговорили. Она сказала, что подаёт на развод. Я… разозлился. Мы поругались. Я схватил бокал. Плеснул в неё. Ушёл.
– Во сколько это было?
– Без двадцати одиннадцать. Примерно.
– А потом?
– Потом я пошёл курить. На террасу. Потом – в бар. Потом – сюда. Спать.
– Один?
– Да. Один.
– Кто может подтвердить?
– Никто.
Жюльен кивнул. Подошёл к туалетному столику. Открыл ящик. Там – письма. Конверты. Фотографии. Одно письмо – с печатью нотариуса. Дата – вчерашнее.
Он развернул.
«Уважаемый месье де Вилье,Подтверждаем получение вашего заявления о расторжении брака с графиней де Монвель. Процедура начнётся немедленно по прибытии в Париж.С уважением,Ж. Леклерк, нотариус»
Жюльен показал письмо Арману.
– Вы подали на развод… до того, как она сказала об этом?
– Да, – тихо ответил Арман. – Я знал, что она это сделает. Я… опередил её.
– Почему?
– Потому что хотел… сохранить лицо. И часть состояния. Если бы она подала первой – я бы остался ни с чем.
– А если бы она умерла – вы получили бы всё.
Арман резко поднял голову.
– Вы что, думаете, я её убил?!
– Я думаю, что у вас был мотив. И возможность. И… отпечаток вина на пиджаке.
– Я не убивал её! – крикнул Арман. – Да, я ненавидел её! Да, я хотел развода! Но я не убийца!
Жюльен закрыл ящик. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – костюмы. Рубашки. Галстуки. И… пачка долларов. Завёрнутая в газету.
– Это что?
– Мои деньги. Я везу их в Париж. Для сделки.
– Какой сделки?
– Покупка виллы. Я же говорил.
– А почему в долларах? Не в франках? Не в фунтах?
– Потому что продавец – американец. Ему нужны доллары.
Жюльен кивнул. Закрыл чемодан. Оглядел номер.
– Ещё одно. Вы знаете древний египетский?
– Нет. Ни слова.
– Тогда почему у вас в кармане пиджака – египетская монета? Очень редкая.
Арман замер.
– Это… сувенир. Купил в Александрии. У антиквара.
– Антиквар – доктор Харгривз?
– Да. Он… торгует монетами.
– А вы – контрабандой артефактов?
Арман побледнел.
– Что?! Нет! Я просто… коллекционер!
– Тогда почему у него в записях – ваша фамилия? И сумма? 15 тысяч франков. За «две статуэтки и керамику»?
Арман не ответил. Просто сидел. Смотрел в пол.
Жюльен закрыл блокнот.
– Не покидайте отель, месье де Вилье. И… не трогайте документы.
Он вышел. Оставив Армана одного. С виски. С бритвой. С… совестью.
Следующая – номер Лейлы.
Она открыла дверь в платье цвета заката, с глазами, как у кошки, и губами, как у опасной женщины. В руках – бокал вина. Взгляд – как у танцовщицы, которая знает: её тело – оружие, а взгляд – приговор.
– Месье Бельфонтен, – сказала она. – Вы решили проверить, не прячу ли я труп в шкафу?
– Я решил проверить, не прячете ли вы… правду, – ответил он, входя.
Номер – роскошный. С зеркалами, с коврами, с духами, которые пахли как дорогой грех. На столе – пластинки. На кровати – шёлковая накидка. На туалетном столике – помада. Алого цвета. Та самая.
– Можно? – спросил Жюльен, подходя к столику.
– Конечно. Только не ломайте. Она дорогая.
Он взял помаду. Осмотрел. Капсула – целая. Никаких царапин. Никаких следов иглы. Только… оттенок. Тот самый алый. Как на зеркале в номере графини.
– Вы писали это? – спросил он, показывая фото зеркала.
– Нет. Я уже говорила. Это… не мой оттенок. Моя – темнее. Эта – слишком яркая. Как будто… подделка.
– А почему не купили новую?
– Потому что это… подарок. От матери. Последний.
Жюльен поставил помаду обратно. Открыл ящик. Там – письма. Афиши. Фотографии. Одно фото – Лейла и графиня. На фоне кабаре. Подпись: «Каир, 1935. Обещание».
Он перевернул фото. На обороте – надпись:
«Прости меня, Лейла. Я не хотела. Но ты оставила мне выбора.»
Жюльен показал фото Лейле.
– Вы написали это?
– Нет. Это… её почерк. Она оставила это мне. После того, как отказалась от обещания.
– А вы знаете, что графиня собиралась опубликовать историю о вашей мечте? О том, как она её разрушила?
– Да. Она мне сказала. Месяц назад.
– И вы не заплатили?
– Нет. Я решила, она блефует.
– А вчера? Вы были у неё?
– Нет. Я была в своём номере. Слушала музыку.
– А помада? На зеркале в её номере – надпись. Алого цвета. Как у вас.
– Это не доказательство. Моя помада – не единственная алого цвета в отеле.
– Но ваша – единственная с таким оттенком. Я видел вас за ужином. Та же помада.
Лейла побледнела.
– Я… не знаю, о чём вы.
– Тогда объясните, почему в вашей сумочке – шприц?
Она резко обернулась.
– Где?!
– Вон там. – Жюльен указал на сумочку на кровати. – Под зеркальцем.
Она подошла. Достала сумочку. Открыла. Шприц – действительно лежал там. Чистый. Новый. Без иглы.
– Это… для инъекций. У меня больная спина. Я делаю уколы.
– Кто назначил?
– Мой врач. В Париже.
– А рецепт?
– Я… потеряла.
Жюльен кивнул. Подошёл к чемодану. Открыл. Там – платья. Туфли. И… книга. С закладкой. «Тысяча и одна ночь». На полях – пометки. Красным карандашом. Одна фраза – обведена:
«Пусть умрёт та, кто разрушила мою жизнь».
– Это ваш почерк?
– Да. Я… репетирую.
– А почему именно эта фраза?
– Потому что… она сильная.
– Как и убийство.
Лейла встала. Подошла к окну.
– Я не убивала её, месье Бельфонтен. Да, я хотела бы. Да, я рада, что её нет. Но я не убийца. Я – артистка. Я убиваю… на сцене. А не в жизни.
– Тогда почему вы соврали про помаду? Про шприц? Про фото?
Она не ответила. Просто смотрела в сад.
Жюльен закрыл чемодан. Написал в блокноте:
Лейла – мотив: месть, разбитая мечта. Соврала про помаду, шприц, фото. Подозрение – максимальное.
– Не покидайте отель, мадам Лейла.
