След на болоте - Андрей Анатольевич Посняков
* * *
Вальку Карася взяли «тепленьким». Там, где и указала Татьяна, — в Бурмакове, на самом краю деревни, у ручья… Валька спокойно спал себе в баньке, в обнимку с опустевшей бутылкой плодово-ягодного вина за рубль две. Вторая, такая же, бутылка, наполовину опустошенная, стояла рядом, на перевернутом тазике — этакий импровизированный столик…
Войдя, Дорожкин спрятал пистолет в кобуру и затряс пьянчугу за плечи:
— Валя-а! Вставай! Эй, просыпайся… Пора!
— Ы-ы-ы! — Издав нечленораздельный вопль, Карасев перевернулся на другой бок и едва не свалился с лавки.
— Вот ведь гад!
Делать нечего — пришлось тащить, раз уж не добудиться. Никакого сопротивления Валентин не оказывал, разве что просто не мог идти, а очутившись в милицейской коляске, вдруг проснулся и громко затянул песню:
— Я люблю-у-у тебя, жи-и-изнь…
Вот под этот аккомпанемент в отделение и поехали. Вечерело…
* * *
В отблесках вечерней зари зловеще сверкнула отвертка… Острая, словно средневековый стилет.
— Значит, не хочешь… — сплюнув, Ширяев… протянул отвертку Женьке. — На, подержи пока…
Рванув рюкзак, он вытащил оттуда банку сгущенки и, забрав у девчонки отвертку, ловко проделал в банке две дырочки…
— На вот, закуси!
— Ой, вкусно… — оценила Женя. — Только приторно очень… Но все равно — спасибо!
Виктор Петрович вдруг рассмеялся:
— Давай, давай, закусывай! А то развезет после «Старки»-то. Мне тебя потом на себе тащить?
— Ой, прям развезет! — обиженно протянула девушка. — Это с трех глотков-то?
— Зато какие это были глотки!
— Да ну тебя! — фыркнув, Женька вернула банку и поднялась на ноги. — Ну что, пошли?
— Пошли. — Допив сгущенку, кружковод выбросил опустевшую банку в кусты и подхватил девчонку под руку. — Жень, ты это… не рассказывай никому, а?
— Да больно надо! Ой…
— Вот! А говоришь — три глотка! Шатаешься.
— Да ладно! Идем.
По пути раза три присаживались отдыхать и, конечно, своих не нагнали — когда явились в лагерь, все были на месте и уже доедали уху.
— Знатная ушица! — облизав ложку, похвалила Маринка Стрекоза. — Пальчики оближешь. Коля Кныш такой молодец! А мы вам, кстати, оставили. В маленьком котелке…
Уха и впрямь оказалась вкусной — с перцем и перьями дикого лука. Или это был чеснок — без разницы, все равно вкусно… И да, Коля Кныш — молодец! Ну и его напарник, Росляков Костя. Уж рыбы наловили изрядно! Налимы, окуньки, щучки… Даже радужная ручьевая форель!
— Мы там и крючки поставили, — довольно улыбался Кныш. — Утром с Костяном проверим… Ну и утреннюю зорьку встретим — тоже поймаем чего…
Маринка радостно всплеснула руками:
— Ой, мальчишки! И я с вами пойду. Я тоже же люблю рыбалку, мы с папой ходим…
— Любит она… — хмыкнул Костя. — Распугает только всю рыбу! Девчонки — они такие.
— Да пусть идет! — расслабленно отмахнулся Николай. — Вместе веселее. Только, Мариш, не проспи.
— Да уж не просплю. Я вообще встаю рано…
* * *
За дальним лесом медленно опускалось солнце, растекаясь по реке сверкающим оранжевым золотом. Где-то неподалеку стучал дятел, а вот запел-засвистал соловей… так красиво, заливисто…
Дежурные чистили в реке котлы. Песочком… Вымыв свою миску, Женька уселась на траву, расслабленно вытянув ноги. Рядом подсел Коля Кныш.
— А ты что? С нами завтра на рыбалку не хочешь?
— Нет. Я лучше посплю… Устала.
— Понятно… Находились.
— Уж да… Ах, соловей как поет!
— Это, Женя, малиновка.
— Да нет — соловей! Ну я же слышу.
— Соловей так соловей, — покладисто согласился юноша, — спорить не буду. А если вдруг надумаешь на рыбалку — милости просим. Во-он мой шалаш, оттуда поутру и пойдем…
— Даже не знаю… — задумчиво покусала губу Женька. — Нет, все же посплю.
— Тогда спокойной ночи!
— И тебе, Коля… Нет, это точно соловей!
* * *
Смотри-ка, даже не предупредила… Ну, Щекалиха! Выпустив в форточку дым, Игнат Ревякин задумчиво посмотрел в окно. Утро выдалось какое-то хмурое, серенькое, но пока без дождя. Да и ветерок — вон, листья на тополях да березах шевелятся, — может, тучи-то и разнесет? Или, наоборот, нанесет еще больше…
Однако как же так? Татьяну Щекалову Ревякин неплохо знал, да и с неделю назад как-то встретил ее в магазине… Почему же она Вальку Карасева так легко выдала? Что, совсем надоел? Но это же «ейный» мужик! Про которого любая (и не только деревенская) баба будет хвастливо говорить — «мой». «А мой-то вчера нажрался как свинья, паразит!», «А мой мне синяк под глазом поставил — приласкал». Еще с военного лихолетья так повелось — мужики-то не у всех… А у кого имелись — те хвастались и частенько всякое пьяное быдло — вроде Вальки Карася — терпели. Да еще и синяками похвалялись! «Мой» поучил! Бьет, значит, любит… Почему же тогда Танька… Неправильно как-то это. Неправильно!
Кто-то постучал в дверь…
— Можно?
— Заходи, Максим… Давай садись и рассказывай, с чем пришел.
— С докладом, товарищ капитан!
— Ладно выпендриваться-то! — хмыкнул Ревякин и сел за стол. — По мотоциклистам хочешь доложить?
— Ага, по ним…
Среди проверенных милиционерами владельцев мотоциклов под подозрение попали шестеро. Из которых сейчас остались трое, в том числе и учитель физкультуры Ширяев, недавно ушедший в водный поход. Именно Ширяев расплачивался новенькими десятками…
— Проверил и это… — вздохнул Максим. — Отпускные в Первой школе выдали — там и новые «красненькие» были… Вот нам только такими не выдавали, все рваными! Таньке Щекалихе в лесхозе «на елочках» — и то…
— Да, — вдруг встрепенулся Ревякин. — Про Щекалиху… Что-то тут не вяжется с Карасевым… Вроде как любовь у них, а Танька его сдала не моргнув глазом. Или что — прошла любовь, завяли помидоры?
— Я и сам про это думал, — признался Макс. — Танька-то в последнее время — вся из себя! Посмотришь — прямо графиня. Накрашенная, причесанная, в платье красивом… Значит, есть у нее мужик — иначе бы с чего такая счастливая? Только, думаю, мужик этот — не Валька Карась!
Игнат довольно потер руки:
— А вот здесь ты, похоже, в самую точку! Как он сам-то? Я про Карася…
— Не протрезвел еще.
— Как протрезвеет — давай его сюда. Дело-то у Пенкина, а тот в отъезде… Так что сами спрашивать будем. Про кофту, про часики… И про Таньку тоже. Кстати… — вдруг припомнил Ревякин. — Она Вальку как-то за вином послала с новенькой десяткой!
— Так Дорожкин же проверял. Вроде нормально все.
— Все равно — перепроверь!
— Обязательно! Думаю, к вечеру можно уже и Карася потрясти… Да… — уже поднявшись, вдруг застыл Мезенецев. — Степаныч, я вот что думаю… Не про Вальку — про мотоцикл. Ведь мотоцикл-то и перекрасить недолго…
