Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин
Девушки озадаченно переглянулись.
– Вы уверены, что ни с кем ее не путаете? – спросила Наталья.
– Конечно нет! Я ведь тогда был молод. По крайней мере, моложе, чем сейчас, – поправился он.
Его губы тронула мечтательная улыбка. Девушки тихонько захихикали. Он сделал вид, что ужасно смутился, и взмахнул рукой, будто прогоняя прошлое.
– А раз вы так давно работаете, – спросила вдруг Варя, – вы, может быть, знаете, не погибал ли в этом здании какой-нибудь кадет?
Тишина рухнула на девчонок, словно купол. Десять пар напряженных глаз впились в лицо фон Блюмма. Он посерьезнел. Его рука несколько раз скользнула по бородке, потом он ответил:
– Не припомню такого. Да и раньше тоже не было. Уж поверьте, я бы знал.
– Тогда откуда же он? – воскликнула Аксинья. – Неужели и правда…
Она взглянула на Варю и осеклась. «И правда пришел за мной», – мысленно закончила Варя.
Но фон Блюмм спокойно пожал плечами и сказал своим мягким докторским голосом:
– Да кто же его знает? Может быть, это место хранит дорогие ему воспоминания. Возможно, здесь когда-то училась его сестра или возлюбленная, и он приезжал сюда на балы, точно так же, как приезжает нынешняя молодежь. А может, он потерял что-то на таком балу, вот теперь и ищет.
– Голову, – буркнула Софи.
Все нервно рассмеялись. Даже фон Блюмм улыбнулся.
– Но знаете, что я думаю? – сказал он. – Мне не кажется, что он злой. Просто потому, что человек в кадетской форме вряд ли явится, чтобы навредить юным паннам. Он бы, скорее, пришел вас защитить.
– Плохо у него это получается, – сказала Анна.
– А может, и нет, – протянула Варя. – Понимаете, когда спальня загорелась и мы все спали… Я тогда проснулась, хотя тоже спала очень крепко. И когда я проснулась… он был в комнате. Безголовый. Это он меня разбудил.
Священник стоял в рисовальном классе и задумчиво поигрывал кадилом. Наступил вечер, но класс был хорошо освещен. Директриса расщедрилась и позволила поставить вдвое больше свечей, чем обычно. Ей казалось, что это добавит ясности происходящему. Высокая, худая и строгая, она стояла рядом с Бегемотихой и наблюдала за ритуалом. Поодаль стояли другие классные дамы, чье любопытство пересилило страх. Они шушукались и переминались с ноги на ногу, готовые в любой момент покинуть класс, и сейчас мало отличались от своих воспитанниц. Бегемотиха поглядывала на них с молчаливым неодобрением, переходящим в неприязнь.
Священник прокашлялся и запел. Зычный голос легко заполнил гулкое помещение и вернулся мягким эхом. Кадило качнулось. Запах ладана поплыл по классу.
Бегемотиха нахмурилась. За ужином этот тихий недотепа вдруг проявил себя. Ее коллеги расспрашивали его о призраках и неупокоенных душах, и он отвечал им, казалось, с радостью и почтением. Но потом он наклонился к тарелке, и на его губах быстро, как ласточка, мелькнула снисходительная улыбка. Бегемотиха была уверена, что никто, кроме нее, этого не заметил. Тогда ей стало противно. Даже не оттого, что он относился к ним, женщинам, подобным образом, к этому ей было не привыкать. Ее оскорбило то, что он делал это, когда женщины в беде обратились к нему за помощью. Она поняла, что он ни на грош не верил их рассказам. А значит, и работу свою делал только вполсилы. Будет ли от него такого толк? Она покачала головой.
Священник закончил.
– Ну что ж, теперь, с Божьей помощью, вас более никто не побеспокоит.
Он развернулся к двери и столкнулся с Безголовым. Тот стоял, преграждая ему путь. Священник пискнул. Безголовый протянул к нему руку. Священник швырнул кадило на пол, подхватил полы одеяния, обнажив толстые ноги почти по колено, сделал круг по классу и нырнул между призраком и стеной. Из коридора донесся удаляющийся топот.
Бегемотиха расхохоталась. Призрак медленно, как в танце, вылетел в центр зала, вытянул руки к пустому постаменту, замерцал, поклонился и исчез.
Только теперь женщины испугались. Они переглядывались в изумлении, как будто едва пробудились ото сна и обнаружили себя здесь.
– Пора расходиться, – произнесла директриса.
Класс постепенно опустел. Бегемотиха осталась одна. Она погасила все свечи, кроме одной, вынесла в центр класса стул, села на него и стала ждать. За окном началась метель.
Утро было почти обыкновенным. Девочки вернулись к занятиям. И хотя по строгим правилам института новости о ночных происшествиях не должны были дойти до учениц, они все равно все узнали, и теперь со смехом обсуждали подробности, большей частью додуманные. Только Варя не принимала участия в общем веселье. Она сидела, задумавшись, и только на математике морщинки на ее лбу наконец разгладились. В перерыве, когда девушки меняли класс, она успела шепнуть Софи и Анне:
– Я поняла, кто может знать про кадетов.
Те переглянулись. Следующий урок они слушали вполуха, а Варя что-то сосредоточенно писала на листке. Потом она тихонько запечатала его в конверт и спрятала среди учебников. После было рисование, и им не удалось поговорить. Бегемотиха строго шикала на них при малейшей попытке открыть рот или хотя бы улыбнуться. К их огромному удивлению, в классе она сама встала к учительскому столу.
– Господин рисовальщик сказался больным, – сказала она. – Но он оставил мне подробные инструкции. Полагаю, вы справитесь.
– Тристан струсил! – шепнула Аксинья.
– Ха! – фыркнула Анна.
Бегемотиха тут же оказалась рядом, и Варя, которая сидела поблизости, вдруг заметила, какие красные у нее глаза.
– Что вы изволили сказать? – переспросила Бегемотиха едко.
– Я… – промямлила Аксинья. – Просто очень рада, что нам не придется больше рисовать вазу.
– Верно, – подтвердила Бегемотиха.
Она поставила на место вазы статуэтку довольно уродливого бегемота. Девочки все, как одна, опустили головы, пытаясь не рассмеяться.
– Что это с вами? – спросила Бегемотиха. – Он не такой страшный. Рисуем!
И она уселась за стол. Ей под ноги попался забытый саквояж Тристана. Он выглядел довольно тяжелым. Бегемотиха протянула руку и одним движением поставила его на стол рядом с собой. Его стук как будто послужил сигналом.
Девочки погрузились в творчество.
– Я чуть не лопнула, когда она достала этого бегемота! – Аксинья шла по коридору, уже одетая для прогулки, и на ходу натягивала варежки. – Как думаете, она знает, как мы ее зовем?
– Если бы знала, нам бы голов не сносить, – брякнула Анна, не задумываясь.
Девчонки заливисто захохотали. Долго сдерживаемое веселье наконец-то вырвалось наружу, и они смогли вволю насмеяться и над священником, и над бегемотом, и над самими собой. Им удалось успокоиться только у самых дверей на улицу. Зимний холод и ясный мороз освежили их разгоряченные лица.
