Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье
– Что ж я могу тут подумать? – растерянно пробормотал Алексей.
Мендель нахмурился, глядя на Алексея, как учитель на нерадивого ученика.
– В завещании кого упоминают?
– Наследников.
– А наследники кто?
– Ну… родные и близкие покойному.
– И кто же был таким родным и близким Дмитрию Аполлоновичу, что он после смерти единственного сына хотел включить его в завещание, да не посмел?
Алексей открыл рот, чтобы ответить… и закрыл.
– Не знаю.
– Тогда ищите, молодой человек, – раздражённо буркнул вдруг проснувшийся Мендель и щёлкнул пальцем по пешке Алексея так, что она упала, – ищите. Я и так вам много сказал.
Алексей вдруг понял, что его выпроваживают. Вскочил, скомканно попрощался и поспешил уйти. Было ощущение, что Мендель ему, как скворчонку, пытался положить в раскрытый рот червяка. Да только он его не проглотил.
* * *
К дому Малиновских Алексей подошёл почти в полночь. Не самое лучшее время для визитов. Но что-то подсказывало ему, что Глафира Степановна не спит, и Алексей решительно постучал.
Однако внутрь его не пустили. Пожилой лакей Иван, завидев Алексея, сделал специальное лицо «мы с вами не знакомы», процедил сквозь зубы:
– Никого пущать не велено, – и захлопнул дверь.
Алексей рассердился. Что же это происходит? Он проворно сбежал с крыльца и двинулся к задней двери. Благодаря одному поддельному вологжанину он вчера успел ознакомиться с устройством дома. Алексей беспрепятственно вошёл через чёрный ход. Лакей ему не повстречался. Видимо, не ожидал подобной прыти от приличного господина.
Глафира Степановна нашлась на кухне. По всей видимости, хозяйка опять столовалась у слуг. Кухарка, завидев Алексея, испуганно вскочила, пискнула и исчезла за дверью.
Алексей зачастил, надеясь, что успеет высказаться раньше, чем его с позором выставят вон:
– Глафира Степановна, прошу простить моё вторжение, однако это недоразумение не может быть оставлено без внимания…
Он осёкся. Хозяйка улыбалась и выглядела так, будто у неё праздник. Была наряжена, даже напудрена слегка. На столе блюда, приличествующие праздничному ужину. Продолжая улыбаться, Глафира Степановна отпила… шампанского. А Алексей внезапно понял, чего испугалась кухарка: рядом с её местом тоже стоял бокал. Непривычно, должно быть, ей угощаться французским шампанским[11] в компании хозяйки.
Алексей осторожно спросил:
– Всё ли в порядке, Глафира Степановна? Как вы спали сегодня?
Хозяйка ответила со всей душевностью:
– Спасибо, Алексей Фёдорович. Оказывается, это невероятное наслаждение, просто спать. Хорошо, что вы зашли. Присоединитесь к моему ужину?
Алексей кивнул. Почему бы не позавтракать, раз приглашают. Из-за его спины материализовался Иван и с непроницаемым лицом принялся расставлять приборы на столе.
– Глафира Степановна, я…
Но хозяйка, помахав в воздухе вилкой, остановила его:
– Я знаю, что вы хотите сказать. Право, не стоит. Полиция прибыла с самого утра. Признаюсь, им пришлось изрядно ждать, пока я высплюсь. – Глафира Степановна неприлично хихикнула, и Алексей с изумлением осознал, что она пьяна. – Но, Алексей Фёдорович, это было забавно. Они утверждали, что я убила мужа, и жаждали признания. Глупцы. Кому вы проболтались, признавайтесь?
Алексей помрачнел. Объяснения с пьяной вдовой в его планы не входили. Поэтому он ответил крайне сухо:
– Уверяю вас, я не болтал. Вчера нас подслушал… один человек. Он убежал. Я пытался догнать, и…
– И? – с любопытством спросила Глафира Степановна. – Как же? Догнали?
– Нет, – зачем-то солгал Алексей и увидел, как дёрнулась бровь у Ивана, который, конечно же, вчера за всем проследил.
– Как жа-а-аль, – протянула хозяйка.
Манерничать ей совсем не шло. Алексей избегал смотреть на Глафиру Степановну и мялся, не зная, с чего начать. Он надеялся, что этим визитом принесёт извинения и наконец передаст прощальное письмо Михаила, но ситуация вновь выглядела неподходящей. Потеряв аппетит, он механически двигал кусочки еды по тарелке.
Когда он поднял глаза, Глафира Степановна сидела, сложив руки на коленях, совершенно прямая, как положено светской даме, и смотрела на него устало и абсолютно трезво. Возбуждение стекло с неё, и проступила прежняя тоска.
– Не бойтесь, Алексей Фёдорович, я в абсолютном разуме. Просто я сегодня… не обессудьте, немножко счастлива.
Она улыбнулась краешками губ. Алексей так удивился этим словам, что, не успев подумать, бухнул:
– Почему?
Глафира Степановна поднялась из-за стола, в задумчивости сделала несколько шагов. Внимательно глянула на Ивана, и тот, верно растолковав намёк, вышел. Только после этого Глафира Степановна ответила:
– Потому что его больше нет. А я есть. Понимаете?
Алексей честно сказал:
– Нет.
Глафира Степановна усмехнулась:
– Мой муж, Дмитрий Аполлонович, был красив. Очень. И интересен. Его все любили. Да как любили, кружили возле него, как бабочки. И женщины, и мужчины. И он любил, пока человек в новинку, потом начинал скучать. Вы думаете, он хотел на мне жениться? Не-ет. Родители принудили. Он был тогда влюблён в Вельскую. Впрочем, в неё влюблялись все. Каждый молодой человек в этом городе. Так по очереди и стрелялись, дураки… Она тогда была не Вельской, конечно. Это потом, когда замуж вышла. Тогда была юной Анечкой, дочерью полковника Белозерского. В свете говорили о том, какой красивой парой они будут. Но только Дмитрий женился на мне!
Малиновская захохотала, подкрепляя фальшивое веселье шампанским. Алексей крепче сжал вилку.
– Знаете ли вы эту даму, Алексей Фёдорович? Наверняка слышали, как она поёт. Кто бы мог предположить, что Аня Белозерская станет певичкой.
Алексею стало не по себе. Анна Юрьевна Вельская была известной певицей, газеты величали её «королевой романса». Его друг, Михаил Малиновский, был влюблён в исполнение Вельской и при малейшей возможности заводил пластинки на полковом граммофоне. Михаил утверждал, что от густого и нежного голоса Вельской у него пропадает страх и появляется вера, что после войны их ждёт большая интересная жизнь. Алексей посмеивался тогда над увлечением друга. Но когда Михаил написал прощальное письмо на почтовой карточке[12] с изображением Вельской, Алексею показалось, что тот отдаёт родителям самое ценное. И сейчас эта карточка лежит у Алексея в кармане. Какое злое, чудовищное совпадение!
Глафира Степановна продолжала, совершенно не замечая смятения Алексея:
– Я была счастлива тогда. Мне казалось, что я победила. Глупышка, я не знала, что такие, как она, ничего никогда не отдают. Она… вы знаете, мне кажется, она играет людьми. Все, кто попадается ей на пути, становятся пешками. Кто поинтереснее – может стать
