Не убивай меня больше - Екатерина Николаевна Островская
— Как ты все это помнишь? — удивилась Лариса Ивановна.
— Так история была моим любимым предметом. Я даже собиралась на исторический поступать. Но мне дали плохую характеристику. Не характеристику даже, а черт знает что: написали, что я прилежная, способная, принимала активное участие в общественной жизни, но в выпускном классе снялась для порнографического журнала. Сами понимаете, какое тут может быть поступление.
— Сейчас бы тебя с такой характеристикой в любой вуз без экзаменов взяли.
— А тогда это был волчий билет. Только Шаховой нормальную характеристику написали, потому что Костя приехал и решил вопрос с директором школы.
Валентина посмотрела на бутылку ликера и, не спрашивая, наполнила свою рюмку, глянула на Ларису Ивановну и кивнула ей.
— Ваше здоровье!
Выпила залпом и продолжила:
— Всем нам аукнулся этот календарик. Я не про характеристики говорю. Нападали не только на Машу Сидорову или на Глашу. На всех, как мне кажется.
— И на тебя тоже? — прошептала Лариса.
Буфетчица помолчала и кивнула.
— На меня первую этот гад напал. Я в полиции об этом сказала, но они даже фиксировать не стали и мне приказали молчать, чтобы в городе паники не было. Типа того, что он ничего с тобой не сделал, так что молчи. Я и молчала, чтобы им статистику не портить. А может, первой была не я, а Кристина — самая молоденькая. Официальная версия, что ее сбила машина. А как на самом деле было, никто не знает. И про меня никто не знал… Разве что полицейские… Кто-то из них все-таки растрепал. Меня потом спрашивали — правда это или нет. Я, конечно, всем врала. Но на меня маньяк без ножа напал. А потом, когда этот гад уже резать стал, меня снова вызвали и подробно расспрашивали. А я ничего сказать не могу, потому что не видела его: он сзади набросился, ударил по голове, я вперед полетела… В себя прихожу: чувствую, что лежу на животе, лицом в траву, а он уже с меня трусики стаскивает и сверху ложится… Я заорала, он мне ладонью рот зажимать стал, тут я зубами в пальцы вцепилась. Если бы у него тогда нож был, точно бы меня зарезал. Ножа тогда не было, значит, он только после этого решил убивать… Я теперь так думаю. Потом была Ирочка Сидорова, следующей Глаша Щукина… А потом девчонки начали уезжать, потому что поняли, что на них идет охота. Я же тоже уехала. Хотела в Москве в модельном бизнесе пристроиться. Ничего не вышло, да и как-то очень быстро я залетела. Пока думала — делать аборт или нет, уже поздно было что-то предпринимать. Сына родила, а собственная жизнь не сложилась… Кому теперь буфетчица с ребенком нужна? Может, и нашелся бы какой-нибудь, только мне какой-нибудь не нужен.
— А что Снегирев? — напомнила тему беседы Лариса Ивановна.
— Посадили его, и как-то все вдруг сразу поверили, что это он на девушек нападал. А потом, когда из Москвы год назад приехала бригада следователей, чтобы разобраться, за что осудили Алексея, меня вызывали и стали пытать, почему я не дала тогда, двенадцать лет назад, показаний. Короче, они узнали, что на меня было нападение, но дела не завели… Всем же понятно, что местные не хотели портить отчетность по раскрываемости. И московский следователь интересовался: мог ли Снегирев на меня напасть. И я сразу сказала, что это не Лешка был, потому что он не мог по своей природе, а потом, на меня мужик навалился невысокого роста и небольшого веса. Он на меня навалился, но я еще могла как-то шевелиться, а потом и вовсе вырвалась, побежала и сразу стала орать, а он за мной не погнался. И потом: зачем Снегиреву на меня нападать… Если честно, то если бы он попросил, то я бы и так ему дала, хоть тогда еще девушкой была.
— Но ему нравилась Шахова. А на нее тоже напали. Или нет?
— Напали, она, правда, не говорит об этом, но, думаю, случилось такое — потому что она вдруг быстро уехала из города, а локтевские начали лютовать. Забили одного бомжа, который за девушкой шел через овраг. Девчонка выскочила и закричала, а тут как раз Локтев с дружками на джипе. Остановились, а она вопит и рукой показывает, мол за ней мужик гонится. Они выскочили быстро из джипа и к нему, повалили… Короче, до смерти его запинали. А потом еще одного приезжего какого-то. Он в «Веселой креветке» к одной дуре подкатывал, за столик к ней подсел, шампанским угощал, в гостиницу к себе звал: там через дорогу как раз гостиница «Иван Четвертый»…
— В Париже есть отель «Генрих Четвертый», — вспомнила Лариса Ивановна.
Глаза буфетчицы округлились.
— Вы были в Париже?
— Была, и даже два раза. С бывшим мужем туда летали. Жили, конечно, в другом отеле, потому что «Генрих Четвертый» — очень дорогой. Там только арабские шейхи останавливаются.
— Надо же, — не могла успокоиться Валентина, — впервые вижу живьем человека, который бывал в Париже. Для нас тут побывать в Париже, то же самое что на Марс слетать.
— До Марса я пока еще не добиралась, — пошутила Лариса, — приземлилась у вас. Ты продолжай. Что там с твоим одноклассником было?
Но буфетчица поняла ее по-своему: она снова взяла бутылку ликера, посмотрела на новую начальницу, спросила: «Будете?» — и тут же налила одной себе. Выпила залпом. Оглядела пустой зал и продолжила:
— Короче: трясли меня менты, чтобы я на Лешку показала. А что на него показывать, если это был точно не он. К тому же он к тому времени уже лет пять как сидел. А Настю к психиатрам таскали, чтобы те подтвердили, что она не в себе была, когда наконец призналась, что не Снегирев ее резал. Она ведь Лешу тоже хорошо знала: они были соседями по лестничной площадке. У нас есть сталинский дом, который давным-давно построили для руководства города. Раньше это была улица Ленина, а теперь Еленовская, как в прежние, досоветские времена. На первом этаже дома помещался гастроном номер один, теперь там «Пятерочка». Вот как раз над магазином они и жили…
— Так эта девочка начала говорить?
— Говорит, но не в присутствии посторонних. Менты сказали, что она написала заявление, а когда ее начали опрашивать, вдруг разволновалась и хрипеть стала. В смысле стала говорить, но тихо и хрипло — с трудом разобрать можно было. А потом плакать начала
