Полезный третий лишний - Галина Владимировна Романова
Выйдя из спальни, Говорова сунула в карман спортивных штанов телефон, взяла с полки в прихожей фонарик. Надела мягкие парусиновые туфли, которые теперь называют странно и претенциозно «эспадрильи». Повернула ключ в замке, откинула щеколду и вышла на улицу.
Было так тихо, что она какое-то время стояла и не двигалась. Опасалась, что хруст ее старческих суставов перебудит половину жителей улицы. Ей сделалось смешно, она улыбнулась. Посмотрела в сторону дома, где теперь проживали Саша с Соней. Окна темны. Тихо. Бэлла теперь где-то в доме. И она никак не смогла бы помешать Говоровой выполнить то, что она задумала. Если бы, как прежде, собака ночевала на улице, то непременно бросилась бы к Марии Сергеевне через дыру под воротами. Завиляла бы хвостом, а то и залаяла бы, помешав ее миссии проявить позицию бдительной гражданки.
Говорова сделала пару осторожных шагов. Ничего у нее не хрустнуло. Шла тихо. Так она добралась до своей калитки. И попыталась сквозь штакетник рассмотреть проезжую часть. Особенно то место, где стояла с потушенными фарами неизвестная машина.
Не выходило. Ничего не выходило! Очки не помогали. Прибора ночного видения у нее не было. Странно было бы, если бы он у нее имелся!
Беззвучно фыркнув своим мыслям, она тихо отперла калитку и вышла на улицу. И пошла по проезжей части в нужном направлении. Осторожно шла, держась чужих заборов, чтобы находиться в их тени и до последнего оставаться незамеченной.
Машину она увидела и узнала почти сразу. Но и ее заметили. Яркий свет фар ослепил ее, как вспышка. Следом хлопнула дверь и знакомый голос вкрадчиво поинтересовался:
— Чего же тебе не спится-то, старая ты карга?
Мелкие камешки заскрипели под чужими ногами. Худоногов Виталий, чей противный голос она, конечно же, мгновенно узнала, медленно шел в ее сторону.
Первой мыслью Марии Сергеевны было сбежать. Просто повернуть и припустить вдоль по улице до своей калитки. Но она тут же поняла, что Худоногов крепок и тренирован. Он догонит ее в два счета. Лучше быть с ним лицом к лицу. К таким, как он, поворачиваться спиной нельзя.
Его стройный силуэт нарисовался в свете фар. Виталий продолжал идти.
— Что вам нужно? — спросила она хрипло, когда он поравнялся с ней.
— А вам? Чего вам не спится? — Голос звучал сипло, зло, как если бы Худоногов с трудом раскрывал рот.
— Так вы тоже не спите, Виталий. Я увидела свет фар, когда была во дворе. Прогуливалась по саду, — принялась она врать, оправдываясь.
— В три часа ночи? — не поверил он.
— Не спится. Старость, знаете ли, коварна. Днем могу спать, ночью гулять. А у вас что? — Она прокашлялась, чтобы голос звучал увереннее. — А у вас что за необходимость торчать здесь посреди ночи?
— Тоже не спится.
Он остановился рядом, всего в метре от нее. Лицо не было заспанным, значит, он вовсе не ложился. Черные тренировочные штаны, черная футболка.
«Черной маски не хватает», — подумала она со злостью.
— И когда вам не спится, вы приезжаете под окна вашего бывшего друга и сидите в машине без света? — поинтересовалась Мария Сергеевна. — Забавно.
— Это не твое дело, тетя! — отреагировал Худоногов с ухмылкой. — Где хочу, там машину и ставлю. А куда это Сашка подался?
— В смысле? — оторопела Говорова. — Уехал?
— Ну, да. Часа в два ночи проехал мимо меня, даже не заметил.
— Вы с двух часов здесь торчите?
— Нет. Только недавно подъехал. Сашка прокатил мимо гостиницы. Я только из ресторана вышел, решил подышать свежим воздухом. А он мимо на машине — и в сторону выезда. Не знаешь куда?
Он надменно ей «тыкал», желая унизить. Она это понимала прекрасно, но волновало ее это мало. Куда больше ее тревожило то, что Соня теперь в доме одна, а Худоногов торчит в машине по соседству. Он потому и приехал. Мерзавец!
— Не вздумайте к ней ломиться! — грозно глянула она на Виталия и даже сделала предупредительный шаг вперед с крепко сжатыми кулаками.
— А то что?
— А то вызову полицию.
И Говорова даже достала из кармана мобильник, демонстрируя свои намерения.
— Стоп, тетя, — вытянул в ее сторону растопыренную пятерню Худоногов. — Я не собирался к ней ломиться. Соня спит. Я вижу, не слепой, окна темные.
— Зачем тогда здесь?
— Просто не спалось. Полежал после ресторана в койке без сна, решил прокатиться. И так вышло, что свернул не туда. Просто хотел постоять, подумать. А тут ты, Мария Сергеевна! — неожиданно вспомнил он ее имя и отчество. — Все безобидно. Не надо придумывать ничего.
— Тогда уезжайте.
— Уеду.
— Сейчас же уезжайте!
Она даже ногой топнула, хотя неубедительно вышло. Мягкая подошва ее тряпичных туфель не произвела ни единого звука.
— Подумать только! — тихо рассмеялся Худоногов, медленно отступая к своей машине. — Какая у Сони охрана: собака, соседка. Таких охранников не обойти…
Она дождалась, когда он уедет, и только тогда пошла к себе. Но не легла, а, сев у окна, выходящего на дом, где жили Саша с Соней, принялась наблюдать. Это окно было большим. С низким подоконником, на котором очень удобно расположились ее локти.
Мария Сергеевна сидела, смотрела и много-много думала. О жизни своей и своих соседей. О странностях ее, этой жизни. Надо было ей поселиться именно в этом доме, свести дружбу с такими замечательными людьми, почувствовать себя кому-то нужной. Она прикипела к ним, тайно признавалась она самой себе не раз, и чувствовала странную ответственность за их покой и счастье. Правильно это или нет, Говорова не знала. Может, по-человечески и правильно. А может, было чудачеством одинокого человека на склоне лет. Не важно! Главное — ей славно с ними рядом. Им, она надеялась, тоже. Она ведь не сильно навязывалась. Старалась не навязываться…
В какой-то момент ей стало жарко в теплом спортивном костюме, который она надела прямо на пижаму. Встала, сняла его, но не понесла в спальню — аккуратно сложила на подоконнике. Вдруг, пока станет ходить, что-то произойдет? Нет, она будет сидеть до победного. Она не позволит всяким проходимцам, к числу которых принадлежит Худоногов, нарушить покой и мирную жизнь ребят. Они только-только воссоединились. Только-только пробуют свое новое счастье на вкус, а тут он. Нет! Ни за что!
Летнее утро раннее. Вот буквально еще минуту назад было темным-темно, хоть глаз выколи, и тут же чернота на востоке стала жиже, серее, потом и вовсе окрасилась нежно-розовым. И птицы
