Двенадцать граней страха - Марина Серова
— Он не станет рисковать еще одним трупом. Не сейчас. Он будет торговаться, выкручиваться… и, возможно, проговорится.
— А если нет? Если он просто молча тебя пристрелит?
— У него есть личный водитель и телохранитель. Вряд ли он сам запачкает руки, — я постаралась улыбнуться. — К тому же ты же знаешь — я умею за себя постоять.
Кирьянов долго смотрел мне в глаза, затем тяжело вздохнул.
— Ладно. Но мои люди будут рядом, и при малейшем подозрении…
— …они ворвутся и спасут прекрасную даму, — закончила я за него. — Не волнуйся, я буду осторожна.
Светка-парикмахерша, как всегда, сотворила чудо. Я смотрела в зеркало на элегантную брюнетку с острыми скулами и холодными серыми глазами — воплощение образа успешной бизнес-леди средних лет. Темно-синий костюм, жемчужные серьги, туфли на невысоком, но идеально устойчивом каблуке — ничто в моем внешнем виде не выдавало человека, готового к внезапному рывку или удару.
Антикварная лавка Ли Чжана располагалась в отреставрированном купеческом особняке на Старогостинной улице. Небольшая вывеска с иероглифами и скромной надписью «Сокровища Востока» почти терялась среди ярких витрин соседних бутиков.
Внутри магазин оказался неожиданно просторным, с приглушенным освещением и запахом сандалового дерева. Витрины из темного дерева, заполненные изысканным фарфором, свитками и резными фигурками, создавали атмосферу другого времени и места. Тихая мелодия — кажется, звуки китайской цитры — плыла откуда-то из глубины помещения.
— Чем могу помочь уважаемой госпоже? — голос Ли Чжана раздался так неожиданно, что я едва не вздрогнула. Старый антиквар появился словно из ниоткуда — худощавый, с удивительно прямой для своего возраста спиной и проницательными глазами.
— Мне рекомендовали ваш магазин как место, где можно найти особенные вещи, — ответила я, стараясь говорить с легким европейским акцентом. — Меня интересуют талисманы фэн-шуй для привлечения удачи в бизнесе.
Ли Чжан слегка поклонился.
— У нас богатый выбор подобных предметов. Позвольте показать вам коллекцию статуэток богини Гуаньинь — это традиционный символ благосостояния и защиты.
Я последовала за антикваром к одной из витрин, внимательно наблюдая за его движениями. Несмотря на возраст, он двигался с удивительной грацией — словно танцор, сохранивший идеальный контроль над своим телом. Когда Ли Чжан наклонился, чтобы достать статуэтку, я заметила странный медальон на тонкой цепочке, спрятанный под воротником рубашки. Он машинально коснулся его пальцами — жест, выдающий глубокое беспокойство.
— Прекрасная работа, — сказала я, разглядывая нефритовую фигурку богини с лотосом в руках. — Она выглядит… настоящей.
В глазах Ли Чжана что-то дрогнуло.
— Это реплика периода Мин, госпожа. Талантливая копия древнего оригинала.
— Копия может быть столь же ценной, как оригинал, — негромко произнесла я, прямо глядя в глаза антиквара. — Если в нее вложена душа мастера.
Ли Чжан замер. Его пальцы снова непроизвольно коснулись медальона.
— Вы разбираетесь в восточной философии, госпожа?
— Я разбираюсь в людях, господин Ли. И в том, на что они способны ради восстановления справедливости.
Старик медленно опустил статуэтку обратно в витрину. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза потеряли маску вежливого продавца — теперь в них читались настороженность и скрытая боль.
— Кем бы вы ни были, госпожа, я должен вас предупредить, — тихо произнес он. — Мастер не всегда может контролировать свои творения, особенно те, что созданы из боли.
— Вы говорите о своем племяннике?
Глаза Ли Чжана расширились от удивления, но он быстро взял себя в руки.
— Я говорю о законах равновесия. — Он снова коснулся медальона. — То, что было украдено, должно вернуться к владельцу. То, что было разрушено, должно быть восстановлено. Это естественный порядок вещей.
— А если при восстановлении баланса страдают невинные?
Старый антиквар грустно улыбнулся.
— Разве можно назвать невинными тех, кто годами пользовался плодами чужого несчастья?
Я почувствовала холодок, пробежавший по спине. В его словах не было угрозы — только глубокая, выстраданная годами убежденность.
— Вы знаете, что планирует ваш племянник? — прямо спросила я.
Ли Чжан отвернулся к витрине, делая вид, что поправляет расположение статуэток.
— В нашей традиции есть понятие «бао чоу» — возмездие, — тихо произнес он. — Но также есть понятие «жэнь» — гуманность. Я молюсь, чтобы мой сын не забыл о втором, стремясь к первому.
Когда я уже направлялась к выходу, Ли Чжан неожиданно окликнул меня:
— Госпожа! Позвольте подарить вам это.
Он протянул мне небольшую нефритовую подвеску в форме журавля — символ долголетия и мудрости.
— Для защиты, — просто сказал он.
Я приняла подарок с легким поклоном. В старых глазах антиквара читались тревога и что-то похожее на сострадание.
— Черт побери, Ленка, мы же с тобой недавно виделись! — Я зажимала телефон между ухом и плечом, одновременно разгребая завалы в почтовом ящике.
— Ты же сама меня просила списаться с художником-реставратором из Пекина, — возмутилась подруга.
— Ну что, есть ответ от твоего знакомого? — оживилась я.
— Есть, и очень интересный! — голос Ленки мгновенно стал бодрым. — Профессор Ван лично знал Чена Ли — тот был его студентом до… ну, ты понимаешь, до ареста.
— И что он о нем говорит?
— Что этот парень был настоящим гением реставрации. Специализировался на технике «линмо» — точном копировании древних артефактов. Причем не простом механическом воспроизведении, а с полным погружением в эпоху, в контекст создания оригинала.
— Звучит впечатляюще. А дальше?
— Вот, слушай. На всякий случай: он написал мне по-английски. Перевожу с листа, оригинал закину тебе на почту. «…Чен Ли обладал редчайшей способностью — чувствовать «хунь» предмета, его душу. Причем это наследственная способность — тем же талантом обладал его дядя, Ли Чжан. В нашей традиции считается, что мастер передает часть своей жизненной силы созданному им произведению. Чен каким-то непостижимым образом улавливал эту силу и мог воспроизвести ее в своих копиях…»
— Ленка, ты перевела весь текст?
— Разумеется! Что я, по-твоему, делала целый час?
— Звонила своему очередному французу?
— Очень смешно, — фыркнула Ленка. — Кстати, есть там в письме интересный момент. Профессор пишет, что в последние месяцы перед арестом Чен работал над диссертацией о ритуальных артефактах династии Мин. Особенно его интересовали предметы, связанные с концепцией судьбы и ее изменения.
Я задумчиво постучала пальцами по столу.
— Значит, он уже тогда изучал теоретическую базу для своей будущей мести.
— Похоже на то, — согласилась Ленка. — А еще профессор пишет, что после всего случившегося — осуждения Чена, самоубийства его матери, смерти отца — старик Ли Чжан просто перестал создавать что-либо новое. Словно его талант умер вместе с надеждами
