Дело с довоенных времен - Алексей Фёдорович Грачев
— Мы тоже уверены в этом.
Он взял в руки свежий, пахнущий типографской краской, номер городской газеты, пробежал глазами по строчкам. Чего только не творилось в мире! На Украине бои, бои у Тулы уже, и у Мурманска, и под Ленинградом. А в Африке есть город Тобрук, и от этого города англичане теснят фашистские войска Роммеля. Над Лондоном воздушные бои, каждый день пять-десять сбитых немецких бомбардировщиков...
— Я вот зачем пришел, — сказал, отложив газету. — Растет спекуляция. Незаметно, но растет. Надо бы статью о наказаниях. Демьянов поручил написать, но, понимаете, нет времени. Пусть ваши ребята возьмутся. Материал я дам. Может, придут ко мне в горотдел?
— Да и не надо приходить, — сказал редактор, поправляя очки, — я сам возьмусь за это. Завтра позвоню с утра, часов в девять. Вы будете на своем месте?
— Постараюсь...
Коротков встал, пожал руки редактору и Мише.
— Когда назад?
— Сегодня ночью, придают нас к истребительному батальону. Куда вот пошлют, пока неизвестно.
— Ну, счастливо тебе там.
Коротков потоптался — ему стало неловко и даже как-то противно: такой вот мальчик защищает его, Короткова. Совсем мальчик — вздрагивающие губы, точно собирался заплакать, и в глазах какая-то напряженность. Как будто хотел что-то сказать.
— Вернешься опять в газету? — спросил вдруг Коротков его.
— Я ведь внештатным был.
— Возьмем, возьмем в штат, — торопливо и веселым голосом проговорил редактор. — У него спортивные материалы хорошо шли. Про футбол, про бокс, борьбу... Сам он спортсмен, бегун был...
— Да, вот именно что был, — задумчиво и как-то значительно произнес Миша.
Коротков быстро вышел. Ему все виделся этот бывший корреспондент, его напряженные глаза, его жесткие скулы. Вот она, война, — от мала до велика. Но мальчик-то уходит в бой, а они на военные занятия, на стрельбы. Они стреляют по мишеням, а он — по живым фашистам.
7.
После обеда он зашел к Демьянову. Услышав донесение о дяде Васе, Дмитрий Михайлович подвигал бугристым носом: это было признаком хорошего настроения.
— Отлично, — похвалил он Короткова. — Вы с Гладышевым — молодцы. Я-то думал, что никаких следов этих мануфактурщиков не найдем теперь. А тут, глядишь, проявляется что-то. Надо Семикова подключить?
— Нет, не надо. Обойдемся сами, тут по городской окраине двадцать — двадцать пять лодочников.
Он долго размышлял, говорить или нет про Буренкова. Все же сказал:
— На той стороне, у Гладышева, прибыл с эвакопоездом один бывший уголовник, знаком мне по Чухломе. Сидел за бандитизм, четыре года на вольной. Работал в Гжатске.
— В контрразведку, — приказал тотчас же Демьянов. — Ты же знаешь, что каждого из бывших уголовных, прибывающих от линии фронта, надо пропускать сквозь фильтр. Немцы засылают своих агентов для диверсий, для паники, просто на подходящий случай.
— Но он проверен на эвакопункте инспектором по паспортам. Он не был у немцев. И потом он работал четыре года после освобождения. Без приводов, как он нам сказал.
Демьянов уставился на Короткова, пробормотал:
— Черт знает что, Петр Гаврилович. Мало что наговорит бывший уголовник...
— У него значок ударника канала. Он перекованный.
Дмитрий Михайлович пожал плечами, он был растерян, он недоумевал, видя своего подчиненного в роли защитника бывшего уголовника.
— Ну, и где он собирается работать?
— В дистанции пути на товарной. Берут его в кладовщики.
— Вот-вот! — закричал начальник. — Сколько эшелонов пройдет мимо, с чем эшелоны? А потом по рации! А те — бомбардировщики по вагонам.
Демьянов встал из-за стола, раскачиваясь на длинных голенастых ногах, подошел к Короткову:
— Вот что, — сказал он угрожающе. — Ты, Петр Гаврилович, будешь в случае чего отвечать за этого типа.
— Хорошо, — сказал, вставая, Коротков. — Я буду отвечать за него.
Демьянов снова уселся за свой поцарапанный, из красного дерева, стол. Ворохнул кипу бумаг, постучал задумчиво ладонью по столу:
— Неспроста это, мне кажется. Ни с того ни с сего в наш город. Сам посуди, а, Петр Гаврилович? Город уже прифронтовым считается. Знаешь, наверно, что немцы с севера обходят Москву, а это прямая дорога на нас.
— Знаю, — ответил, хмурясь, Коротков, вспомнив тут Мишу-корреспондента, — есть такие сведения. Ну, а насчет Буренкова — так он остался здесь, как он говорит, ради сестры. Сестра у него жила за Волгой, а недавно эвакуировалась с заводом в Уфу. Но он этого не знал и заявился к ней. Взял ключи от ее комнаты у соседей и решил жить в городе. Жить и работать...
— Ты как хочешь, — раздраженно протянул Дмитрий Михайлович, — но я должен доложить в контрразведку Шитову. Пусть он тоже разберется, что делать с этим твоим перекованным.
— Конечно, — согласился Коротков, — обязательно надо. Только должны же мы и доверять. Ради чего тогда воспитываем. Ну, я пошел, Дмитрий Михайлович.
— Иди, — разрешил, не в тон барабаня ладонью по столу. Крикнул вслед:
— Так не нужен Семиков?
— Нет, справимся. Вот если на элеватор поедем, то возьмем.
Он быстро вышел и немного погодя, лежа на бетонном полу в тире, стрелял из нагана по мишени. После этого заглянул в общежитие милиционеров. Здесь было полутемно, сыро от толстых старинных стен здания. На полу валялись окурки, воняло портянками. Тумбочки нараспашку раскрыты. На койках спали те, кто собирался в ночную смену, другие отдыхали, больше лежа, дымя нещадно папиросами. Коротков сделал замечание за беспорядки. Один из милиционеров виновато сказал:
— Уборщицы нет. Сами же просто не успеваем, товарищ старший оперуполномоченный. Только что пришли, а через пять минут выезд на территорию завода. Сообщили, что там подозрительные люди прячутся в развалинах. Дом после бомбежки, стены одни да подвалы. Вот вроде в них кто-то костерки жжет.
Коротков смягчился. Глядя в усталое лицо милиционера, подумал, что и милиционерам тоже достается. Трудно на фронте, тяжело на заводах, где сейчас вытачивают мины для минометов, но трудно и милиции. День и ночь на ногах. Три-четыре часа для сна, кой-как, урывками.
— И все же, — попросил он, — надо чистоту содержать. Назначайте дежурного на каждый день.
— Хорошо, товарищ старший оперуполномоченный, — щелкнул каблуками милиционер.
Коротков спустился по каменной
