Крестные матери - Камилл Обре

Голос ее дрожал от эмоций, но Петрина решительно продолжила:

– Мы все знаем, что Люси украла Криса – да, дорогая, ты его спасла. Но при этом и украла.

– Верно, – кивнула Люси, и ее глаза заблестели от слез. – В результате из-за этого я могу потерять и своего мальчика, и Фрэнки. Так что вы знаете и мою самую ужасную тайну. Довольны?

Филомена напряженно молчала. Сперва она подумала о Крисе и об ужасах, с которыми ему пришлось столкнуться, а потом подумала о своем еще не рожденном ребенке, который мирно копошился у нее в утробе. Беременность сильно обострила ее чувствительность к страданиям детей, будто она потеряла слой кожи и теперь как никогда остро чувствовала и сладость, и боль окружающего мира. Она просто не могла себе представить, как можно впустить новорожденного младенца в мир, полный коварства и измен. Анастазия сказал: «Хорошие у вас детишки». То есть все они под угрозой.

– Теперь твоя очередь, Эми, – сказала Петрина. – Что за секрет, о котором знает Анастазия? Тебе лучше рассказать нам, пока из-за этого секрета не убили нас всех.

Но Эми только посмотрела на Люси и умоляюще прошептала:

– Иногда я краем глаза замечаю Брунона. Значит ли это, что он все еще где-то рядом, или я просто схожу с ума?

– Возможно, потому, что я сказала тебе никогда и никому не рассказывать о том, что произошло, я лишила тебя возможности покаяния, – мягко ответила Люси. – Но здесь – только среди нас, – если ты расскажешь о том, что произошло, и сможешь простить себя за это, Брунон исчезнет из твоих мыслей.

– Это была случайность! – выдохнула наконец Эми. – Я с трудом могу вспомнить ту ужасную ночь. Расскажи им сама, Люси, а я не хочу об этом слышать. – Она плотно прижала ладони к ушам, дрожа всем телом.

И своим серьезным «медицинским» голосом Люси рассказала остальным о Бруноне, но даже так они все ахнули в изумлении, когда узнали, что она сделала.

– Он действительно был чудовищем, – заключила Люси. – Он вынудил Эми так поступить. Не дал ей другого выхода.

Эми, из глаз которой струились слезы, теперь могла по их лицам понять, что они всё знают. Осторожно она убрала руки от ушей.

– Вы закончили? – спросила она.

– Той ночью Фрэнки предсказал, что сотрудничество с Анастазией означает большие проблемы. Он сказал: «Мы только что вызвали дьявола из ада».

– Ну это не то чтобы ад, – криво усмехнулась Петрина. – Всего лишь Нью-Джерси. Там живет Анастазия, в особняке, полном охраны и зубастых доберманов.

– Значит, той ночью этот человек оказал нашей семье услугу, правильно? – спокойно произнесла Филомена. – Но Сэл сказал, что Анастазия – не босс. Он отвечает перед Комиссией боссов. – Остальные недоумевающе смотрели на нее, пока она не продолжила: – Поэтому, если он хочет часть нашего бизнеса, он переступает черту – вмешивается в дела Костелло.

– Знаете, Фрэнки сказал мне, что они той ночью оплатили Анастазии его работу – они сделали это через Стролло, – сказала Люси. – Так что, думаю, ты права. Анастазия не может вмешиваться в наш бизнес, не потревожив более крупную рыбу. Возможно, нам стоит пожаловаться Стролло?

– Нет, – объявила Филомена, – мы должны пойти напрямую к Костелло.

– Но так дела не делаются! – испуганно возразила Эми. – Существует протокол – я слышала, как об этом говорили мужчины. Нельзя обращаться к боссам напрямую. Нужно соблюдать субординацию.

– К черту протокол! – заявила Петрина. – Из того, что мы знаем, Стролло и Анастазия могут быть в доле. И разве не будет в этом случае глупостью, если мы необдуманно пожалуемся ему? Угроза вряд ли исходит непосредственно от Костелло, иначе, готова поспорить, Анастазия прямо бы сказал об этом. Так что я согласна: с этим делом мы должны пойти к Костелло. Я встречала его и знаю, что нравлюсь ему. И он сможет приструнить Анастазию.

Эми и остальные с надеждой посмотрели на нее.

– Итак, мы пришли к соглашению? – спросила Филомена.

Остальные молча кивнули.

– Значит, на сегодня всё.

Тут заговорила Люси:

– Не так быстро. Ты сказала, мы должны доверять друг другу, раскрывая наши самые потаенные секреты. Мы все это сделали – кроме тебя. – Она смело кивнула на Филомену. В конце концов, откровенность за откровенность. Она была готова поклясться, что у этой сдержанной девочки обязательно найдутся одна-две тайны.

Петрина посмотрела на Филомену.

– Это верно, Розамария.

Филомена уже привыкла, что ее называют по имени кузины, но сейчас, когда все в ожидании повернулись к ней, она поняла, что всегда знала – когда-то момент истины должен наступить. «Пока я могу их бросить – полагаю, я могу и доверять им. Но боже правый, Розамария, как я устала отзываться на твое бедное имя! Ты уже с ангелами, и ты всегда была моим ангелом-хранителем. Поэтому, думаю, я скажу им правду, хотя бы потому, что тайна, которая поначалу весит не больше мелкого камушка, позже булыжником лежит на сердце».

– Хорошо, – наконец сказала она. Они все подались к ней. Она почти улыбнулась, видя их нетерпение, затем тихо начала: – Мое имя не Розамария. Это была моя кузина, именно за ней посылала Тесса. Она была любящая и храбрая. Мы выросли вместе. К нам относились как к рабыням в жестоком хозяйстве. Роза сохранила мне жизнь, когда все, чего мне хотелось, – это умереть. Но в итоге умерла Розамария.

Она слышала, как женщины ахнули. Затем она рассказала, как ее оставили в чужом доме в уплату долга, о бомбежке Неаполя, когда церковь превратилась в горы щебня, и как в итоге она заняла место Розы.

– Мое настоящее имя – Филомена. Теперь вы знаете мою тайну. Марио тоже знает. Но больше никто. Когда наши мужчины вернутся с войны, а дети станут постарше, чтобы понять, мы им расскажем, что Роза – это просто мое прозвище. Хорошо? – тихо сказала она.

Остальные, полные сочувствия, согласились с ней. Люси, которую особенно тронул ее рассказ, схватила Филомену за руку.

– Моя мать позволила отцу выгнать меня из дома, – возбужденно проговорила она. – Именно тогда, когда я больше всего в ней нуждалась! Я была еще девочкой. Я никогда не поступила бы так с моей дочерью!

Петрина сжала ладонь Люси и с чувством согласилась:

– Я тоже! Мама отослала меня далеко от дома, будто я совершила ужасное преступление! Но что может быть естественней, чем рождение ребенка?

У Эми на глаза уже навернулись слезы от сочувствия к другим женщинам, но тут она тоже взяла Петрину за руку и прошептала:

– Мать умерла, когда мне было всего четыре года. Я думаю, что помню,