Хрустальная сказка - Макс Рейн
Удар церковного колокола прокатился по комнате густой медной волной, тяжёлый и властный, как тот, который был слышен в квартире отчима. Отчим… Алексу снова двенадцать, и он считает удары, лёжа без сна. Один. Два. Три.
– Вот ты, Алекс, сильный, не то, что Анте-слабак. – Голос отчима царапает память, и горечь этих слов до сих пор отдается болью глубоко внутри. Он никогда не был сильным, он просто лучше умел прятать свои страхи. И только раз маска треснула…
В тот день, когда не стало отчима, его захлестнула дикая, постыдная радость. Не просто облегчение – ликование, смех взахлеб, который он с трудом заглушал ладонью. Он тогда впервые испугался самого себя.
А Анте плакал… Алекс сжал кулаки так крепко, что хрустнули суставы. Анте вчера писал, спрашивал, всё ли в порядке. Алекс так и не ответил. Что написать? Что все вокруг кажется ему осколками? Что в его идеальной квартире каждый вечер реальность трещит по швам? Что он видит то, чего не может быть? Или что каждый вечер, в семь, он уходит из квартиры в свой номер «Four Seasons» и возвращается лишь утром, когда солнце уже высоко?
Первые тени появились под потолком. «Надо уходить», – снова пронеслось в голове, но он сидел. Нет, никуда он не пойдёт. Не сегодня. Пора прекратить бегство из собственного дома. Пришло время посмотреть страху в глаза. Пусть это будет точка невозврата. Останавливать себя он больше не станет. Он чувствовал, что подобен лунатику на краю крыши. Окликнешь – погибнет. Предоставишь судьбе – есть шанс, что уцелеет. Алекс знал: всё уже предопределено, и назад отыграть невозможно. Можно лишь довериться пути.
В углах комнаты всё сильнее сгущались тени. Как чернила в воде. Расползались по стенам, извивались как живые. И было в их движении что-то жадное, выжидающее. Мерный ход часов становился всё громче – тик-так, тик-так. С каждым ударом пустота в груди разрасталась, словно часовой механизм выстукивал свой собственный ритм, чужой и холодный.
В глубине квартиры что-то скрипнуло – тихо, почти неразличимо. Алекс застыл, вслушиваясь в темноту. Воздух сгустился до осязаемости. Алекс потянулся к бутылке с водой – рука прошла сквозь стекло, как сквозь туман. Он почувствовал, как сама его плоть становится прозрачной, истончается, и он сам превращается в призрака.
Резко встав, он схватил ключи от машины и выбежал. Сел за руль. Нельзя оставаться одному. Лола. Она ему так нужна сейчас!
Снег падал крупными хлопьями, когда Алекс подъехал к ее дому. В окнах горел свет. Он вышел из машины и остановился, услышав скрип открывающейся парадной двери. Он быстро зашел за столб. Лола вышла на крыльцо, огляделась и направилась к белому мерседесу. Дверь ей открыл Нолан.
«Самый большой осколок – это я, – подумал Алекс, глядя им вслед, – а к нему, то есть к себе, я пытаюсь приклеить все остальное. Хватит, пора ехать домой, к брату.
***
Антуан забылся сном под утро. Ему снилась Мика. Она сидела у окна и играла белокурой прядью волос. Лицо её было спокойным и нежным, но глаза смотрели мимо Антуана. Он хотел привлечь ее внимание, помахать ей, сказать: «Я здесь», показать, что всё хорошо. Поднял руку, но та лишь дёрнулась и снова упала. Антуан попробовал снова. Ничего не вышло. Он с удивлением посмотрел на свою руку. Пальцы выгнулись в неестественной судороге. Антуан сосредоточилась на руке, но она не слушалась, хаотично двигалась, извиваясь и напрягаясь, словно не имела к нему никакого отношения.
«Лексус! Это он!» – догадался Антуан и вскрикнул, пытаясь захватить непослушную руку другой рукой, оторвать от плеча, но рука слишком крепко приросла к нему. Внезапно она рванулась к шее Антуана, пальцы вцепились в горло железной хваткой. Антуан захрипел, заметался, хватая воздух. А в отражении окна за ним пристально следили глаза, знакомые глаза, и рука… Он вдруг понял… Это не Лексус.
Антуан вскрикнул и проснулся. Сорвавшись с постели, он, шатаясь, двинулся к компьютеру. Дрожащими пальцами включил записи с камеры наблюдения. Перемотал запись. «Суббота, 21:07». На записи появилась рука. Антуан, как и накануне, нажал на паузу.
«Пальцы слегка согнуты, мышечная ткань натянута…» Он приблизил изображение. Зум, еще зум, еще… Антуан застыл, сердце сжалось от ужаса.
– Не может быть…
Перед глазами вспыхнул белый свет, и сознание рухнуло во тьму.
Часть вторая. Втроем
Антуан открыл глаза. Теплый свет от настольной лампы растворил остатки туманных обрывков сна. На мгновение Антуану показалось, что он дома, но холодный кожаный подлокотник и терпкий запах старых книг быстро вернули его в реальность. Кабинет профессора ван Херша. «Интересно, почему я тут», – Антуан привстал. Профессор подал ему стакан с водой.
– Спасибо! – чтобы удобнее было пить, Антуан сел. Стенки стакана оказались ледяными на ощупь.
Взгляд профессора настораживал. Но Антуан предпочёл ничего не спрашивать. По крайней мере, пока не выяснит, который сейчас час и какое нынче число. Вопросами о времени доктора сразу определяют, насколько человек включен или выключен из реальности.
Может, ничего особенного не случилось, незначительная поломка памяти. Незачем профессору об этом знать. Антуан быстро нашел глазами электронные часы: «19:09». Настенный календарь показывал двенадцатое декабря. День был тот же, только непривычно быстро пролетел. И все-таки зачем я наведался к профессору и как оказался на его кушетке?
Ван Херш смотрел выжидательно. Ждал, наверное, вопроса: «Что случилось?» Но Антуан помалкивал.
– Вы знаете, где находитесь? – наконец не выдержал профессор. Он слегка хмурил брови и говорил низким голосом.
– У вас в кабинете, – с деланым спокойствием ответил Антуан, отчаянно роясь в памяти.
Профессор подождал, пока Антуан допьет, и убрал стакан. Потом подошел к окну и остановился спиной к Антуану. За окном уже стояла ночь – звёзды усыпали черное небо, а редкие фонари бросали тусклые круги света на пустынные тротуары. Над темными силуэтами домов время от времени вспыхивали огни пролетающих самолетов.
– Вы помните, как сюда попали?
Антуан смутился.
– Сам пришел. Я хотел поговорить, посоветоваться, – ответил он, точно зная, что больше ни для чего он к профессору не мог прийти.
– Значит, посоветоваться? – Антуан не видел лица профессора, но почти физически чувствовал его напряжение.
Ван Херш обернулся. Его взгляд, тяжелый и прямой, словно выталкивал из Антуана то, что тот упорно не хотел вспоминать.
– Разговор будет серьёзным. –
