Дурная кровь - Дженнифер Линн Барнс
Это делала Девять.
В случае Лаурель ее внутренняя Девять не была полноценной личностью. А ты ей стала.
– Семь дней, семь видов боли, – тихо сказала я. – Они пытали ее. Снова, снова и снова. Они насиловали ее, один за другим, пока она не забеременела Лаурель.
Я отчетливо увидела момент, когда она осознала – я говорю не сама с собой.
– Я много думала о том, как человек может выжить, столкнувшись с подобным, но в том-то и дело. Она не выжила. – Клинок замер у моей шеи. Я подавила желание сглотнуть. – А ты выжила.
Она слегка расслабила пальцы, сжимавшие мои волосы.
Люди смотрят на тебя, а видят ее. Они любят ее. Но ты сильнее. Ты имеешь значение. Ты хочешь, чтобы тебя увидели.
– Ты родилась здесь? – спросила я, всматриваясь в ее лицо в поисках любых примет того, что мои слова попали в цель. – Или ты была рядом намного, намного дольше?
Чуть меньше напряжения. Недостаточно. У нее нож. У меня нет.
– У тебя есть имя? – спросила я.
Никто никогда не спрашивал. Никто никогда не смотрел на тебя, чтобы увидеть.
Женщина с лицом моей матери улыбнулась. Она закрыла глаза. А потом отпустила меня.
– Меня зовут, – сказала она, и ее голос разносился по залу, так что и Мастера ее слышали, – Кассандра.
Я отшатнулась, ощущая, как холодок пробегает по рукам.
– Лорелея даже не знала про меня, – сказала эта женщина, Кассандра. – Она не знала, что каждый раз, когда ее отец входил в нашу комнату и она отключалась, это было не милосердие. Это не была удача. Это была я. – Кассандра обошла меня по кругу, двигаясь, как хищный зверь. – Когда появилась ты, когда она позвала тебя по имени, мне нравилось думать, что это благодарность – пусть даже она не понимала, что делает. – Кассандра крепче сжала нож. – А потом ты оказалась рядом, и внезапно я оказалась больше не нужна Лорелее. Она стала сильнее – ради тебя. А меня заперла под замок.
Я осторожно отходила к дальней стене, к оружию, с каждым шагом анализируя эту женщину. Ты все контролируешь. Ты сильная. Ты делаешь то, что нужно сделать, – и тебе это нравится.
Что бы ни представлял собой этот осколок души матери до того, как Мастера похитили ее, теперь она превратилась в нечто иное.
Ты убьешь меня. Я не принимала осознанного решения взять нож из предложенного мне оружия, но он мгновенно оказался в моей руке. Я вспомнила мамину гримерную, залитую кровью. Я вспомнила, как танцевала на обочине в снегу, как мама смотрела в небеса, ловя языком снежинки.
Ты убьешь меня. Она подошла ближе, нож в руке казался тяжелым. Если я не убью тебя первой.
Пульс замедлился. Я крепче сжала нож. А потом я вдруг поняла – так же, как понимала других людей, – что не смогу воспользоваться ножом.
Я не могла убить это чудовище, не убив и свою мать.
«Может быть, – говорил тогда Найтшейд, – однажды этот выбор сделаешь и ты».
Я опустила руки.
– Я не могу причинить тебе вред. Я не стану.
Я ожидала увидеть в ее взгляде торжество. Но вместо этого я увидела страх.
«Почему? – мысленно спросила я. А потом поняла: – Ты сражаешься. Ты выживаешь. Ты защищаешь Лорелею – но что, если ее не нужно будет ни от чего защищать?»
– Я не угроза. – Я остановилась, прекратила сопротивляться. – Дом – это не место, – сказала я, и мой волос звучал так же хрипло, как ее незадолго до этого. – Дело не в том, чтобы возвращаться к одной и той же постели, к одному и тому же двору, дело не в рождественской елке и зимних каникулах. Дом – это люди, которые тебя любят.
Держа нож перед собой, она подошла ближе, не отводя взгляда от моих рук, готовая заметить любое движение.
Я бросила нож на землю.
– Дом – это люди, которые тебя любят, – сказала я. – В детстве у меня был дом, и теперь у меня он есть. У меня есть люди, которые любят меня, люди, которых я люблю. У меня есть семья, и они умрут за меня. – Я понизила голос до шепота. – Так же, как я умру за тебя.
Не за Кассандру. Не за Пифию. Даже не за Лорелею, кем бы она ни была и кем бы она ни стала.
За мою маму. За женщину, которая научила меня забываться в танце. За женщину, которая целовала мои разбитые колени и учила меня читать людей, за женщину, которая каждый день говорила мне, что я любима.
– Я убью тебя, – прошипела Кассандра. – Мне это понравится.
Ты хочешь, чтобы я взяла нож. Ты хочешь, чтобы я сопротивлялась.
– Всегда и вечно. – Я закрыла глаза. Я ждала.
Всегда и вечно.
Всегда и вечно.
– Что бы ни случилось.
Не я произнесла эти слова. Я открыла глаза.
Женщина, державшая нож, дрожала.
– Всегда и вечно, Кэсси. Что бы ни случилось.
Глава 61
Дрожащими руками мама ощупывала мое лицо.
– Ох, девочка моя, – прошептала она. – Ты так выросла.
Что-то сломалось внутри меня, когда я услышала мамин голос, увидела эмоции на ее лице, ощутила знакомые прикосновения.
– И стала такой красивой. – Ее голос сорвался. – Ох, девочка моя. Нет. – Она отшатнулась. – Нет, нет, нет… Ты не должна была здесь оказаться.
– Это, конечно, очень трогательное воссоединение, – произнес директор Стерлинг. – Но задача остается прежней.
Мама попыталась отойти назад, но я не отпустила ее. Я понизила голос – чтобы не услышали наблюдавшие за нами Мастера.
– Они не могут нас заставить.
Ее взгляд стал пустым.
– Они могут заставить тебя сделать что угодно.
Мой взгляд опустился на шрамы, покрывавшие ее руки, ее грудь – каждый сантиметр обнаженной кожи, кроме лица. Некоторые были гладкими. Некоторые выпуклыми. Некоторые еще не зажили до конца.
Малкольм Лоуэлл встал со своего места на трибунах. Затем его примеру последовали остальные Мастера.
Я наклонилась, чтобы поднять нож. Мы можем сразиться – не со всеми из них, и мы не продержимся долго, но это лучше, чем другой исход.
– Я не хочу этого, – сказала мама, – для тебя.
Шрамы. Боль. Роль Пифии.
– Моя команда найдет нас. – Я представила на своем месте Лию, изо всех сил стараясь, чтобы эти слова прозвучали убедительно. – Где бы ни находилось это место, они
