Когда поют цикады - Стивен Амидон

– Так я еду в Вермонт или…

– Патрик, прекрати, – перебил Грифф. – Никаких «или». Ты едешь туда. Справляешься со своей напастью. Возвращаешься. Наступает веселье, богатство растет.

Патрик вновь уставился в брошюру, воображая себя в этой местности. Как в лесу его преследуют страхи и тревоги. Как из-за сосен зовет голос дочери.

– Когда?

– Хм, мы подумали, вот прямо сейчас.

– Я отвезу вас, – добавила Венди.

Патрик воззрился на Гриффа.

– Я понимаю, что вы и слышать об этом не захотите, но для прояснения всех вариантов – а если я откажусь?

– Брось, Патрик. Речь о твоем увольнении не идет.

– Тогда он что здесь делает? – кивнул Патрик в сторону Лэнса.

И снова пожалел о своих словах, едва лишь они вылетели изо рта. «Он» прозвучало особенно гадко.

Лэнс наконец-то посмотрел ему в глаза.

– Я здесь потому, что ты мне как брат и я люблю тебя, – тихо произнес он.

– Прости, – ответил Патрик. Скудный запас бунтарства, что ему удалось донести до кабинета, окончательно иссяк. – Я просто представить себе не могу, как можно не пить. Как бы жалко это ни звучало.

Венди достало такта обойтись без ободряющей фразы. Воцарилось продолжительное молчание. Все ждали его решения. И они были правы. Со всей очевидностью и бесспорностью. Ему нужно двигать свою задницу в Вермонт – и как можно скорее. Тем не менее мысленная картина, как он залезает в «субару» Венди, отнюдь не ощущалась как первый шаг к выздоровлению. Она ощущалась как конец чего-то. Его самого. Ощущалась как смерть.

– В понедельник утром, – выдавил наконец Патрик.

Трое удрученно переглянулись.

– Пожалуйста, дайте мне хоть столько!

– Понедельник мне не подходит, – покачала головой Венди. – В плане поездки.

– Да ради бога, до Вермонта я и сам могу добраться! Дальше Мэна все равно не уехать.

Остальные натянуто улыбнулись.

– Слушайте, – продолжал упрашивать Патрик, – ну позвольте мне остаться на выходные. Мне нужно кое-что уладить.

– Ладно, – ответил Грифф. – Но отвезу тебя я. И отправляться нужно рано. Как-никак, мне нужно и работать.

– Буду готов в любое время после 4:13.

На остаток дня Патрик взял отгул. Не то чтобы у него был выбор, поскольку на второй части встречи, последовавшей после отбытия Венди, он подписал подготовленный Лэнсом документ, согласно которому он отстранялся от работы – с полной компенсацией оклада и сохранением должности – с данного момента и до тех пор, пока его партнеры не решат, что его состояние позволяет ему распоряжаться клиентскими средствами. В случае же заключения, что возвращаться Патрику нельзя, они обговорят то, как поступить с его долей в собственности. Его вовсе не собираются прикончить. Он прекрасно это понимал. Они хотят как лучше.

Встреча закончилась объятьями, бодрыми улыбками и толикой черного юмора. Грифф и Лэнс вели себя так, будто речь идет всего лишь об обычном отпуске. Патрик старательно подыгрывал. А потом забрал из офиса мобильник и ноутбук и ушел, больше ни с кем не попрощавшись.

На улице небо сверкало голубизной, однако великолепная погода Патрика совершенно не ободряла. Наоборот, яркое солнце ощущалось безжалостным и обличающим, словно направленный врачом в глаз луч света. Он поехал прямиком домой, где наконец-то ознакомился с новостями. Кристоферу Махуну предъявили обвинение в убийстве. Событие вовсю обсуждали друзья и соседи, и основная масса, похоже, правосудие сочла свершенным.

А потом он наткнулся на ветку в «Твиттере», лишь по случайности не пропустив ее из-за обилия постов об аресте. Кто-то специально создал аккаунт под названием «Эмерсонские Глубины», чтобы выложить эту историю. Джек Пэрриш, как утверждалось, в прошлом году плохо обошелся с девушкой, обучавшейся в школе по программе Городского совета по возможностям образования. А его родители основательно потратились, чтобы замять дело. Подтекст был очевиден. Это он убил Иден Перри.

Патрик снова принялся разглядывать фотографию Джека. Теперь ему было ясно как день, с которого он только что сбежал. Плечи, челюсть, прическа. Это точно он. Ветка в «Твиттере» развеяла последние сомнения. Именно Джека он видел таящимся посреди ночи возле дома Бондурантов.

Мужчина посмотрел пресс-конференцию, запись которой была выложена в дневных отчетах бостонских полицейских участков. Бал правила детектив полиции штата Гейтс, в окружении группы хмурых служителей закона. Среди них присутствовал и Прокопио – уж этот-то не упустит возможности повыставляться. Шеренгу замыкала Даниэль, скрывающаяся под большими солнцезащитными очками. Вылитый ангел мщения. Интересно, подумал Патрик, что она на самом деле думает. Ведется ли на этот спектакль.

Он должен позвонить копам. Сказать, что они совершают ошибку. Вот только даже без дара ясновидения можно было догадаться, как воспримется его оспаривание крупного успеха копов спустя пару часов после его отстранения от работы за пьянство. На конференции Гейтс заявила об обличающих результатах экспертизы. Начальник полиции упомянул исцеление местного общества. Они взяли того парня, которого им было нужно. Если Патрик затеет контрпропаганду, его вполне могут упечь в местечко значительно менее приятное, нежели «Брукфарм».

Да и потом, ему нужно заняться и собственными проблемами. Он выторговал себе три дня. И разумно было бы использовать этот срок для сборов, во всех смыслах. Позвонить Лили. Впервые за несколько недель поговорить с сыном. Связаться с немногочисленными оставшимися постоянными клиентами, чтобы они не слетели с катушек во время его исчезновения. Приготовить необходимые вещи. Побриться. Почистить зубы нитью. Оставаться человеком.

Однако в кабинете Гриффа Патрик отнюдь не шутил – он вправду сомневался, что вынесет трезвое состояние. В прошлом октябре он продержался десять дней, и полученный опыт напугал его до усрачки. Похмелье оказалось нешуточным, хотя на третий день руки дрожали уже вполне пристойно, да и колония вшей под кожей угомонилась. Патрик даже начал ощущать некоторое физическое улучшение. Для разнообразия было приятно не выблевывать каждое утро собственные кишки, равно как и испражняться не на манер первого взрывного выплеска засорившегося поливочного шланга. Умом и душой, однако, он чувствовал себя гораздо, гораздо хуже. Стоявшую в объективной реальности завораживающую новоанглийскую осень внезапно словно бы накрыло липкой пленкой бессмысленности. Настроение металось между яростью и отчаянием. Да еще сны. Автомобильные аварии, выроненные младенцы, бессильные удары, хроническая голозадость. Каждые два часа он просыпался с ощущением, будто лежит в только что спущенной ванне. Хуже всех был повторяющийся сон, в котором он вливал в себя стопку за стопкой виски и напивался до такой степени, что пробуждался с реальным чудовищным похмельем, несмотря на абсолютную трезвость наяву. Боль не стихала и прерывалась лишь вспышками ужаса. Трезвость приносит страдания. Вот