Идеальная девушка - Рут Уэйр
Когда она рассказала об этом Уиллу, он удивился: «Зачем ты им вообще отвечаешь? Я бы их просто игнорировал».
И он, разумеется, был прав. Ханна перестала отвечать. Но почему-то не могла заставить себя удалить все эти сообщения. Поэтому они тихонько хранились в отдельной папке на самом дне «Входящих», названной «Запросы». Это всего лишь запросы, убеждала она себя. Однажды, надеялась Ханна, однажды, когда все закончится, она удалит папку одним махом.
Но этот день никак не наступал.
И наступит ли?
Ханна хотела было выключить телефон, как вдруг впервые обратила внимание на еще одну фотографию. Не Эйприл – Невилла. Этой она раньше не видела. Не примелькавшаяся угрюмая гримаса с пропуска и не снимок папарацци, на котором Невилл, стоя на ступенях здания суда, показывает репортерам два пальца в виде буквы V – знак победы[1]. Нет, это фото, похоже, было сделано много позже, во время слушания одной из множества апелляций, возможно, даже последней. Невилл выглядит старым, а главное – чахлым. Он похудел и совершенно непохож на великана, каким его запомнила Ханна. Трудно поверить, что это один и тот же человек. Невилл одет в тюремную робу, висящую на изможденной фигуре, как на вешалке, и смотрит в объектив испуганным, затравленным взглядом, словно затягивающим зрителя в его личный кошмар.
– Вы позволите?! – отрывисто воскликнула женщина за спиной Ханны, пытаясь проскочить мимо. До Ханны доходит, что она остановилась прямо посредине оживленного подземного перехода.
– Я… извините! – бормочет она, выключая телефон непослушными пальцами и поспешно опуская его в карман.
Женщина, покачав головой, проходит мимо. Ханна возобновляет путь домой. Но даже выходя из темного перехода на улицу, где пока светло, все еще чувствует на себе безнадежный, затравленный взгляд, будто о чем-то ее умоляющий. Вот только о чем?
* * *
Когда Ханна сворачивает к Стокбридж-Мьюз, ощущая боль в ногах от долгой ходьбы, и принимается рыться в сумочке в поисках ключей, мысленно ругаясь, потому что никто не удосужился заменить перегоревшую лампочку у входной двери, вечер уже почти превратился в ночь.
Наконец она входит в подъезд, поднимается по лестнице и закрывает за собой дверь квартиры.
Ханна долго стоит, прислонившись спиной к косяку, впитывая тишину. Она вернулась раньше Уилла и рада, что может побыть одна в прохладном, спокойном уюте их маленькой квартиры.
Ей следовало бы поставить чайник, сбросить туфли, включить свет. Но она лишь проходит через гостиную, плюхается в кресло и сидит, пытаясь мысленно разобраться с событиями дня.
Через некоторое время слышится хриплый рокот мотоцикла Уилла, эхом отражающийся на узкой улице от стен соседних домов. Двигатель замолкает, минуту спустя в замке подъезда поворачивается ключ.
Когда Уилл открывает дверь, Ханна чувствует, что надо бы встать и что-то сказать, но не находит сил. У нее не осталось ни капли энергии.
Уилл опускает сумку на тумбочку в коридоре, входит в комнату, насвистывая какую-то глупую попсовую мелодию, включает свет и останавливается как вкопанный.
– Ханна?
Он стоит перед ней с озадаченным видом, пытаясь сообразить, почему она сидит здесь одна в темноте.
– Хан, что с тобой? Тебе нехорошо?
Она проглатывает ком в горле, силясь подобрать походящие слова, однако с губ слетает лишь хриплое «нет».
Лицо Уилла принимает иное выражение. Охваченный внезапным страхом, он падает на колени перед женой и берет ее руки в свои.
– Хан, что-нибудь случилось? Что-то с ребенком?
– Нет! – на этот раз очень быстро отвечает она, словно только сейчас поняв озабоченность мужа. – Бог ты мой, ничего подобного! – Она сглатывает, выдавливая новую фразу: – Уилл… это из-за Джона Невилла. Он умер.
Получилось неоправданно жестко, даже грубее, чем у матери. Впрочем, Ханна настолько потрясена и надломлена, что ей не до раздумий о том, как лучше подать новость.
На лице Уилла на мгновение появляется выражение болезненной незащищенности, однако он быстро берет себя в руки. Поднимается, подходит к эркерному окну и, прислонившись к жалюзи, смотрит на улицу. Ханна видит лицо мужа в профиль – бледное пятно скулы на фоне черных волос и темного оконного стекла.
В такие минуты всегда трудно понять, что творится у него в душе. Уилл щедр в моменты радости, но, когда ему больно или страшно, замыкается в себе, словно не может позволить, чтобы другие увидели, как он страдает. Таково, очевидно, следствие воспитания отцом-офицером и в интернате для мальчиков, где проявление эмоций считалось уделом неженок и плакс. Если бы не доля секунды, когда на лице Уилла промелькнуло выражение беспомощности, Ханна решила бы, что он ее не расслышал. А теперь уже невозможно угадать, что творится в его душе под покровом молчания, за вежливой, нейтральной маской.
– Уилл, скажи что-нибудь, – не выдерживает Ханна.
Он оборачивается с таким видом, будто был в мыслях далеко-далеко.
– Хорошо.
Всего одно слово, но голос Уилла полон жестокой прямоты, которой Ханна прежде за ним не замечала, и это ее пугает.
– Что на ужин? – добавляет он.
До
– Бо. Же. Мой, – наигранно растягивает слова Эйприл, подражая Дженис из сериала «Друзья», – так кажется Ханне, идущей за ней по узкому проходу между длинными, во всю ширину столовой, обеденными столами.
Ханна впервые ступила в Парадный зал в качестве настоящей студентки Пелэма. При виде старинных потолочных балок высоко над головой и картин старых мастеров на стенах, обшитых мореным дубом, у нее по коже побежали мурашки восхищения. Ее охватил полный восторг от увиденного, но присутствие идущей рядом Эйприл, ворчащей по поводу небогатого меню и плохой акустики, не позволяло проявлять истинные чувства. Эйприл опустила свой поднос на край длинного трапезного стола с множеством сидящих за ним студентов и уперла руки в бока.
– Уилл де Шастэнь, чтоб мне провалиться!
Один из студентов, сидевших на длинной дубовой скамье, обернулся, и сердце Ханны словно споткнулось. Стакан с водой съехал на пару сантиметров к краю подноса, и она поспешно вернула его на место.
– Эйприл!
Юноша поднялся, с легкостью перекинув длинную ногу через скамью; он и Эйприл обнялись и по-дружески, формально поцеловались. Поцелуй вышел настолько непохожим на все, что Ханна прежде видела в Додсуорте, что она с таким же успехом могла бы наблюдать картины из жизни марсиан.
– Как я рад тебя видеть! Я понятия не
