Искатель, 2001 №7 - Даниэль Мусеевич Клугер

— Даже в свои семьдесят восемь лет рабби Элиэзер справился бы с парой-тройкой таких, как Пеле, запросто, — добавил Розовеки.
Маркин молча пожал плечами.
— У него мог быть сообщник, — сказал он.
Рабби Давид покачал головой.
— Я уже говорил — отец принял живое участие в судьбе Дани Цедека после того, как тот вышел из тюрьмы. Можете мне верить, можете не верить, но этот бывший вор и опустившийся, как вы сказали, тип души не чаял в рабби Элиэзере. Он скорее дал бы себя убить, нежели допустил бы убийство моего отца… Словом, — сказал он уже другим тоном, — меня не устраивает версия полиции. И не только потому, что убийца моего отца останется, как я полагаю, безнаказанным. Гораздо больше меня беспокоит то, что осужден будет невиновный. Поэтому я хочу, чтобы вы провели частное расследование этого дела.
Розовски ответил не сразу. Избегая смотреть на физиономию Маркина, пытавшегося подмигивать шефу обоими глазами — дескать, давай, давай! — он зачем-то вытащил из пластикового стаканчика карандаш и принялся постукивать им по крышке стола.
Между тем Каплан-младший, обводя взглядом изрядно захламленное помещение агентства, издал вдруг невнятный возглас, поднялся — вернее, подскочил со своего места — и подбежал к двери. Здесь он замер, буквально уткнувшись носом в мезузу, прибитую к дверному косяку. Что-то бормоча себе под нос, Давид Каплан осторожно ощупал пластиковый футляр с выдавленной буквой «шин» и крохотной короной.
— Там что? — шепотом спросил слегка обалдевший Маркин. — Жучок?
Натаниэль, растерявшийся не меньше помощника, молча пожал плечами. Рабби Давид оглянулся на сыщика.
— У вас отвертка есть? — неожиданно спросил он. Розовски закашлялся. Только сейчас ему вспомнилась странная статистика, результаты которой недавно зачитывал Маркин: среди клиентов частных детективных агентств процент сумасшедших почему-то вдвое выше, чем, например, среди тех, кто обращается к психиатрам. Пока он представлял себе, как, вооружившись отверткой, пациент (в смысле, клиент) гоняется за ним по всему зданию, Маркин, обладавший чуть менее развитым воображением, вытащил из ящика стола требуемое — большую отвертку с прозрачной пластмассовой ручкой. Господин Каплан повернулся к косяку и быстро открутил шурупы, удерживавшие внешний футляр талисмана, после чего бережно извлек из коробочки собственно мезузу — свернутый в трубочку листок с написанным на нем текстом благословения.
— Так я и знал! — торжествующе воскликнул он. — У вас старая мезуза! Несколько букв стерлись и исказились. В слове «Благослови» буква «бет» превратилась в «цадик»[8], так что вместо благословения «барух» вы получите болячки — «цар»… Признайтесь, — сказал он, повернувшись к Натаниэлю, — у вас дела идут не очень, правда?
— Правда, — ответил Розовски. — Вернее сказать, очень не.
Раввин кивнул и еще раз прочитал мезузу про себя, беззвучно шевеля губами.
— Вот что, — сказал он. — Я принесу вам новую мезузу. Завтра же. Мы ее закрепим, прочтем молитву, и у вас все будет хорошо… Вы напрасно так смотрите, — добавил он озабочено. — Недавно случилась поистине удивительная история. В Хайфе у одной девушки — спортсменки, готовившейся к соревнованиям по плаванию, — вдруг обнаружилась странная болезнь ног. Ножные мускулы начали атрофироваться. Что только ни делали врачи — ничего не помогало. Родители чуть с ума не сошли — представляете, красавица-дочь, единственная, свет в очах — и вдруг… И что вы думаете? Проверили мезузу в ее спальне, а там — от времени в слове «встань» — «кум» стерлась ножка у буквы «куф». Представляете?
— И что? — с живым интересом спросил Маркин. — Как ее здоровье теперь?
Каплан-младший посмотрел на усмешливую физиономию молодого человека, покачал головой.
— Вы мне не верите, — укоризненно произнес он. — И напрасно. Представьте себе, девушка очень быстро поправилась и сейчас восстанавливает свои спортивные результаты. Ее отец пожертвовал на открытие ешивы…
Натаниэль подумал, что, возможно, наконец-то дали себя знать методы врачей. Но вслух демонстрировать скепсис не стал. Заметил только, что от его агентства, даже при благополучном исходе дел, вряд ли удастся получить пожертвование на открытие ешивы.
— При чем тут это? — искренне обиделся Каплан-младший. — Вам самим следует помогать, что я, не вижу?
Розовски смутился.
— Ладно, — сказал он. — Я займусь вашим делом. Но мне нужно уточнить кое-какие нюансы.
Господин Каплан аккуратно положил в карман испорченную мезузу и футляр от нее и вернулся на свое место, после чего с готовностью кивнул.
— Так вот, — сказал Натаниэль, вновь постукивая карандашом по столу. — Я не могу заниматься расследованием убийства и поиском убийцы. Закон мне этого не позволяет. Поэтому я берусь только за то, чтобы установить непричастность к преступлению Дани Цедека. Или, возможно, причастность, точно ведь никто не знает. Вас это устраивает?
— Да, — ответил господин Каплан. — Устраивает. Назовите сумму гонорара и подготовьте необходимую бумагу. Я подпишу.
— Офра! — крикнул Натаниэль. — Подготовь для господина Каплана стандартный договор. Сумму не ставь, укажи только наши расценки почасовой оплаты. — Повернувшись к посетителю, сыщик пояснил: — Я представлю вам отчет о своих действиях и результаты расследования, вы оплатите мне затраченное время. Плюс непредвиденные расходы, если таковые не превысят пятнадцати процентов. Идет?
— Все равно, — ответил рабби Давид. — Сколько скажете, столько я и заплачу. Я же сказал: для меня главное — восстановить справедливость.
Вошла Офра, протянула ему договор. Господин Каплан метнул смущенный взгляд на стройные ноги секретарши детектива и поспешно отвернулся. Он сидел, уткнувшись взглядом в пол, пока Офра не вышла. Только после этого господин Каплан прочитал текст договора и молча подписал его, предварительно быстро заполнив пропуски. Положив подписанный договор на стол перед Натаниэлем, господин Каплан-младший молча вытащил из кармана чековую книжку.
— Это аванс, — сказал он, заполняя чек. — Три тысячи. А мезузу я принесу через неделю. Мне нужно посоветоваться с хорошим сойфером.
Розовски поблагодарил неожиданного заказчика с некоторой долей растерянности. Тот махнул рукой — дескать, пустое — и стремительно исчез