Солнечный ожог - Сабин Дюран
Когда мы приблизились к террасе, он пошел вперед. Остальные уже собрались на кухне, сгрудившись в кучу. На мгновение мне стало страшно, что все закончилось, что он будет меня игнорировать. Но когда мы стояли рядом, я чувствовала, как он гладит пальцами меня по ноге, время от времени хватаясь за край моих шорт.
Мы поехали на трех машинах, чтобы была «свобода действий». Некоторые – Лайла и Роланд, Роб – не выказывали большого желания ехать. Но, видя энтузиазм Ребекки, они не решились отколоться от группы: с тем же успехом можно было просто сказать ей, что этот отпуск – отстой. Поскольку я была не на отдыхе, мне, может, и удалось бы избежать поездки, но мои знания ценились высоко – я знала лучший прилавок с украшениями, лучший винтажный магазин, – что я просто не могла сказать «нет». В любом случае, отказаться было выше моих сил: куда бы Роб ни отправился, я бы последовала за ним. В итоге, как сказала Ребекка, мы поехали «всей толпой». Лоуренсы – на своей машине, Фил повез Ребекку и Клер, а Марта, Айрис и я поехали с Робом.
Сестры сидели сзади, то и дело наклоняясь вперед, чтобы о чем-то спросить. А прилавок с браслетами реально стоящий? А цепочки там продаются? А я уверена, что магазин винтажных товаров открыт? Обычные магазины иногда бывают закрыты в базарные дни. Они вели себя как дети, и все их проблемы – проваленные экзамены, подростковая беременность – оказались на время позабыты. Мы открыли окна, и я переключала каналы на радио, пока не нашла песню Эми Уайнхаус, слова которой знали мы все. Небо над подсолнухами было неестественно синим, а на горизонте клубились белые облака, напоминающие извергающийся вулкан. В воздухе витали ароматы чабреца и лаванды, и когда Роб пропел строчку из припева, ради смеха икнув на последнем слове, а девчонки щелкнули пальцами, подыгрывая ему, я представила себе, каково это – быть вместе с кем-то, чувствовать принадлежность к какой-то общности. Я искоса взглянула на Роба, он посмотрел на меня, и сердце чуть не выпрыгнуло у меня из груди.
Кастель был не из тех средневековых французских городов, что закручиваются в тугую спираль, взбираясь по склонам холма. Он раскинулся на равнине по берегам реки, у него были пригороды и отдаленные районы. Мы миновали несколько небольших кольцевых развязок и проехали вдоль ряда супермаркетов. Движение на дороге было интенсивное, и после того, как сигнал светофора сменился дважды, а мы не сдвинулись с места, в машине стало жарко и душно. Я выключила радио. Роб закрыл окна и включил кондиционер. Девчонки погрустнели и забились каждая в свой угол. Марта неважно выглядела. Я надеялась, что ее не стошнит.
Найти место для парковки было сложно. Роб сидел с серьезным видом, и мне начало казаться, что я во всем виновата, потому что вроде как бывала здесь раньше. Когда перед нами освободилось место и мы смогли приткнуться, у меня аж голова закружилась от облегчения.
Оказавшись на тротуаре, мы увидели впереди центр города – слева, на небольшой возвышенности, стояла колокольня, в отдалении шумело и грохотало людское море, а под высокими платанами трепетали на ветру разноцветные тенты.
Роб указал на булочную прямо по курсу.
– Кофе, завтрак, – сказал он. – Не обсуждается.
Мы нашли свободный столик у самого входа, Роб принял заказы у Айрис и Марты: горячий шоколад и яблочный пирог. Когда он обратился с этим вопросом ко мне, я неожиданно для самой себя сказала:
– Давай я схожу.
– Ты уверена? – удивленно спросил он. – Спасибо.
В пекарне была очередь, и я встала в ее конец, вдыхая ароматы ванили и сахарной пудры. Кассиры выглядели какими-то дергаными, и когда подошла моя очередь, пожилая женщина с поникшими плечами, принимая у меня заказ, одарила меня натянутой, нетерпеливой улыбкой, словно подгоняя. Я заказала кофе, две порции горячего шоколада, два куска яблочного пирога и круассан. В холодильнике под прилавком единственным товаром, в котором явно не содержалось глютена, были огромные меренги, посыпанные чем-то розовым, так что я купила себе такую.
Общая стоимость составила двадцать два евро и сорок центов, и я протянула продавщице банкноту в пятьдесят евро. Касса была открыта, и женщина положила купюру на нее сверху. Приподняв металлический зажим, она вынула банкноту в двадцать евро.
Я попросила ее подтвердить, что в меренге нет муки, и объяснила, что мне нельзя глютен.
– Нет. Муки нет, – сказала она, подняв на меня взгляд. – Только сахар и яйца.
Я сказала, что рада это слышать и что все выглядит очень вкусно. Они готовят все здесь, на месте? Она ответила не сразу, сосредоточенно отсчитывая мою сдачу. Наконец, положив двадцать евро одной купюрой и бросив сверху монеты, она поставила поднос на прилавок и сказала, что да, все готовят прямо здесь.
Кофемашина молола и гудела, более молодая сотрудница опрокинула в нее кувшин молока, чтобы сделать пенку. Маленький мальчик, переместившись вперед из конца очереди, начал лизать стекло прилавка.
– Извините, я что-то задумалась, – сказала я.
Я сгребла сдачу, достала из бумажника банкноту в двадцать евро, монету в два евро и отсчитала сорок центов из своей сдачи. Я вручила их ей и, не закрывая кошелек, выжидающе улыбнулась ей, указав на банкноту в пятьдесят евро, которую дала ей изначально.
Она замешкалась, на мгновение смутившись.
– В любом случае, все выглядит очень аппетитно, – сказала я с улыбкой, и тогда она взяла пятьдесят евро и вернула купюру мне, сразу же переключив внимание на следующего покупателя, маму маленького мальчика.
– Спасибо.
Я отошла в сторонку, дожидаясь горячих напитков.
Это была еще одна вариация разводки из серии «сбор мелочи», которая называлась «недостача». Я ничего не заплатила за завтрак и стала богаче на двадцать восемь евро. Я действовала инстинктивно. И все же, прислонившись к стене и наблюдая за тем, как две женщины в сеточках для волос управляются с повышенным наплывом посетителей, я почувствовала, как от кончиков пальцев ног по моему телу поднимается ужасное, грязное чувство, и до меня дошло, что это стыд.
Когда более молодая продавщица позвала меня забрать картонный лоток
