Черные небеса - Арнальдур Индридасон
«Значит, все кончено», — сказал Сигурд Óли.
«Все было кончено давным-давно», — ответил Берт óра. «Просто нам потребовалось время, чтобы осознать это. И теперь, когда я осознал, я принял этот факт».
«Очевидно, что это не обычный банкир, которого вы встречали», — сказал Сигурдур Óли.
Бергтóра улыбнулся. «Он великолепен. Он играет на пианино».
«Ты сказал ему…?»
Он выпалил это, не подумав, а затем посреди предложения понял, что не имел права спрашивать. Но слова повисли в воздухе, и Бергт óра догадалась, что он собирался сказать. Она знала, как работает его разум, знала, что его негодованию придется найти выход.
«Это так типично для тебя. Ты хочешь, чтобы все закончилось именно так?» — спросила она.
«Нет, конечно, нет. Я не имел в виду … Я позвонил тебе, чтобы узнать, можем ли мы попытаться все уладить, но было слишком поздно. Это моя вина — я должен винить только себя. В этом ты прав.»
«Я сказала ему, что не могу иметь детей».
«По-настоящему до меня дошло, что мы закончили, только когда я позвонил тебе», — сказал Сигурдур Óли.
«Иногда ты можешь быть так похожа на свою мать», — раздраженно сказал Бергтóра.
«И как сильно я сожалел об этом. Как это было глупо».
«Я тоже сожалею об этом, «сказал Бергтóра, «но теперь все кончено».
«В любом случае, я не понимаю, какое это имеет отношение к ней», — сказал Сигурдур Óли.
«Больше, чем ты думаешь», — ответила Бергтра, допивая вино.
40
Учительница снова спросила, почему у него такой мрачный вид. Это было на уроке биологии, на котором он боялся, что ему зададут вопрос, на который он не сможет ответить. Учитель спросил его о том же несколькими днями ранее, но тогда он тоже не знал, что сказать. Ему нравилась биология, но он не смог выполнить ни одной домашней работы ни по этому предмету, ни по математике, ни по любому другому. Осознавая, что он отстает, он изо всех сил старался набрать форму, но не мог найти в себе сил. В эти дни он чувствовал себя слишком апатичным, чтобы что-либо делать, и отдалился от друзей, которых завел, когда начал учиться в школе. Он не осознавал, что выглядит несчастным, и, не в силах ответить на вопрос учителя, просто уставился на него, ничего не говоря.
«Все в порядке, Андрес?» — спросила учительница.
Весь класс наблюдал. Почему учитель задавал такие вопросы? Почему он просто не мог оставить его в покое?
«Конечно», — ответил он.
Но все было не так уж хорошо.
Он жил в состоянии постоянного страха. Гневвальдур сказал, что убьет его, если он кому-нибудь расскажет, чем они занимались вместе. Но ему не нужно было угрожать ему: Андре никому бы не сказал, чтобы спасти свою жизнь. Что он вообще должен был сказать? У него не было слов, чтобы описать то, что они сделали, и он старался даже не думать об этом.
Он запер это уродство там, где никто не мог до него дотянуться. Запер его там, где кровь и слезы стекали по стенам и никто не мог слышать его криков.
Поняв, что мальчику неловко от внимания, которое он привлек к нему, учитель поспешил сменить тему, попросив Андре вместо этого назвать два многолетних растения, что после недолгого колебания он и сделал. Учитель повернулся к следующему ученику, и внимание класса отвлеклось от Андре.
Он снова мог легко дышать. Внизу рта. Он не испытывал ни минуты счастья с тех пор, как переехал жить к своей матери. Вместо этого его жизнь была сплошным кошмаром. Он боялся идти в школу и отвечать на такие вопросы, как, например, почему он был так несчастен, почему у него не было чистой одежды, почему он не захватил с собой упакованный ланч. Он боялся привлекать к себе внимание, боялся проснуться, потому что в тот момент, когда он это делал, воспоминания нахлынули снова. Он боялся ложиться спать, потому что никогда не знал, когда R ögnvaldur придет за ним ночью. И он боялся наступления дня, потому что тогда он был один в мире.
Его мать знала, что происходит, хотя ее никогда не было дома, когда это случилось. Он знал, что она знала, потому что однажды слышал, как она умоляла Рональдура оставить мальчика в покое. Она была пьяна, как обычно.
«Не лезь не в свое дело», — отрезал гневвальдур.
«Это зашло слишком далеко», — сказала его мать. «И зачем тебе нужно все это снимать?»
«Закрой свой рот», — последовал ответ.
Раньше он тоже угрожал ей и иногда бил.
И вот однажды Р & ## 246; гнвальдур исчез — проектор, пленки, фотоаппарат, его одежда, ботинки и принадлежности для бритья из ванной, шляпы, пальто — все исчезло однажды, когда он проснулся. Р & ## 246; гнвальдур и раньше иногда исчезал на короткое время, но он всегда оставлял свои вещи. Теперь, однако, казалось, что он не собирался возвращаться; он исчез, забрав все, что у него было.
Прошел день. Два дня. Три дня. Не было никаких признаков Рöгнвальдура. Пять дней. Десять дней. Две недели. По-прежнему никаких признаков. Он проснулся ночью, думая, что Рональдур подталкивает его, но это был не он, его там не было. Три недели. Андре продолжал приставать к своей матери.
«Он возвращается?»
Ответ всегда был один и тот же.
«Откуда, черт возьми, мне знать?»
Месяц.
Год.
К тому времени он научился заглушать боль; было странно, насколько приятно он себя чувствовал, нюхая клей.
Он, насколько мог, избегал открывать дверь в комнату, где по стенам все еще стекала кровь.
И Рöгнвальдур не вернулся.
Он посмотрел на мрачное серое небо.
Странно, каким довольным он чувствовал себя на кладбище. Он сидел, прислонившись спиной к старому камню, покрытому лишайником, не обращая внимания на холод. Должно быть, он задремал. На город опускались сумерки, и гул уличного движения доносился до него из-за стены, из-за высоких деревьев, которые осеняли давно забытые могилы. Со всех сторон его окружала спокойная смерть.
Время перестало течь.
Ему здесь было нечего делать.
41
Сигурдур Óли не был уверен, насколько можно доверять Андре и тому, что выяснилось во время их последнего разговора. Несмотря на запутанный, бессвязный характер,
