Дом молчания - Донато Карризи
– Вам нравятся мои рисунки? – спросила Роза.
Пьетро подобрал один из листков, посмотрел.
– Да ты настоящая художница!
Девочка изобразила парусную лодку, плывущую по волнам залива. В рисунке просматривались определенное чутье и даже мастерство. Еще один рисунок, торчавший из-под других, привлекал внимание своей чернотой. Джербер вытащил его. Это был портрет Молчаливой Дамы, очень похожий на рисунок Матиаса, с той разницей, что глаза у женщины были открыты. На некоторое время он лишился дара речи, а придя в себя, спросил делано безразличным тоном:
– Она тебе снится?
Роза поглядела на рисунок, потом на Пьетро и произнесла:
– Я ее вижу.
47
Значит, она жива? Молчаливая Дама до сих пор жива? У Пьетро это в голове не укладывалось, но рисунок Розы – вот он. По словам девочки, она не раз видела ее на острове. Выходя из школы, или во время шопинга с матерью, или из окна отцовской машины по дороге в бассейн. Грустная черноволосая женщина, всегда одетая в темное, не пугала Розу. Напротив, девочке было ее жаль.
Ребенок исходил из весьма здравого для своего возраста рассуждения: «Грустные люди никому не способны причинить зло, они слишком хорошо знают, что такое страдание». Поэтому Роза не рассказала родителям о встречах с незнакомкой. Они бы только разволновались и, может, прогнали бы бедную женщину. Зачастую дети с легкостью решают проблемы, перед которыми спасовали бы взрослые.
Пьетро решил тоже пока сохранить это в секрете. Не потому, что считал Молчаливую Даму безобидной. С головой у нее определенно было не в порядке, раз она вообразила, будто случайно увиденная в саду девочка – это ее дочь. А потому что Роза закончила свой рассказ словами:
– Я уже давно ее не видела.
Обескураженный Джербер попытался вытянуть из девочки, когда та встречала незнакомку в последний раз, но потерпел фиаско.
Увы, вспыхнувшая было радость, что Молчаливая Дама буквально на днях была где-то поблизости, угасла, не успев разгореться. И все же слабая надежда на то, что Тихоня не добрался до своей жертвы, продолжала теплиться в его груди. Между тем солнце катилось к горизонту, унося с собой иллюзию весны. Задул холодный ветер, море зарябилось волнами. Зимние вечерние тени стремительно удлинялись – они стекали со стен, словно чернила, норовя залить все вокруг.
Джербер стоял в продрогшей очереди на обратный паром. Порывистый ветер вонял мазутом и солью. Что же теперь делать? След, по которому он шел, внезапно оборвался, а он все продолжал блуждать в потемках, надеясь обнаружить хоть что-нибудь, малейший лучик света в разверзнувшейся перед ним пустоте. Иначе было бы непонятно, как существовать дальше.
Дома его ждала прежняя однообразная жизнь без семьи и приятных воспоминаний. Без всего того, что люди увековечивают на фотографиях, вставленных в изящные серебряные рамки. Без прошлого и будущего, с одним лишь унылым настоящим, напоминающим езду по однообразной прямой дороге в компании грустных призраков.
…Магнолия…
Начался надоедливый серый дождь, море штормило. Пьетро разыскал свое место на нижней палубе, сел и вскоре затерялся в лабиринте путаных мыслей. В кармане завибрировал мобильный. Пьетро нехотя его вытащил. Экран мерцал, номер не высветился, совсем как в тот раз, когда Эрика предложила привезти к ней Матиаса. Пьетро ответил, но на том конце сразу же отключились. Впрочем, кто звонил, и так было ясно.
48
До мельницы он добрался поздно вечером. Строение казалось черным пятном посреди туманных холмов. Во мраке посверкивал красный огонек на верхушке антенны. Эрика ждала перед дверью. На ней, как обычно, была туника, а на плечах цветастая шерстяная шаль.
– Извини, что заставила тебя сломя голову нестись на край света, – сказала она, впуская Пьетро в дом.
– Ты не представляешь, столько всего случилось за последний день, – зачастил он с места в карьер.
– Потом, потом, – оборвала его Эрика. – Есть вещи и поважнее.
Она провела его мимо разожженного камина к здоровенному бобинному магнитофону весьма необычного вида.
– Я прослушала твою кассету.
– И заметила, да? – Пьетро мельком глянул ей в лицо.
Эрика кивнула.
Странный звук, записанный в спальне Матиаса.
– Сумела разобраться, что это такое? – спросил Пьетро, заинтригованный уже тем, что непонятный звук так взволновал ее.
– Я перезаписала и хорошенько почистила от шумов. – Эрика кивнула на эквалайзер. – Удалось почти полностью подавить фон и тиканье метронома.
– Отлично, – с энтузиазмом похвалил Джербер, ничего в этом не понимавший.
– Пленка была новой? Ты уверен? В принципе, звук мог остаться от предыдущей записи.
– Абсолютно новой. Но ты не ответила. Тебе удалось понять, что это такое?
– Это фраза, – раздельно произнесла Эрика.
– Фраза?! – поперхнулся Пьетро.
– Естественно. Короткие прерывания звука – паузы между словами.
– Но в тот вечер мы с Матиасом были одни! Он спал, а я молчал как рыба!
– И тем не менее это человеческий голос, – усмехнулась она.
Все-таки не артефакт, обреченно подумал Пьетро.
– Слушай, но звук слишком короткий, чтобы быть целой фразой, – возразил он, указывая на очевидное несоответствие.
– Ты прав. Мне пришлось его замедлить, зато теперь смысл послания ясен.
– Послания? Чьего послания? – Голос Пьетро сел.
Эрика нажала кнопку на магнитофоне. Бобины пришли в движение, пленка поползла с одной на другую через магнитную головку. Из двух больших колонок, заполняя всю комнату, хлынули шорохи. Остатки фонового шума, напоминавшие на такой громкости звуки бури. Вдруг среди этого рева и грохота, словно бы издалека, зазвучал мужской голос:
– В том доме… вы вновь встретитесь…
Звучал он слегка металлически, но совершенно отчетливо.
– В том доме вы вновь встретитесь, – повторила Эрика, словно пробуя слова на вкус. – Звучит как приглашение.
– Обращенное ко мне, – выдавил Пьетро.
Почему-то он в этом не сомневался. Однако ему не давало покоя еще что-то, кроме мрачного предсказания. И он никак не мог понять что.
– Включи еще раз, пожалуйста, – попросил он.
Эрика открутила немного назад, и голос повторил:
– В том доме… вы вновь встретитесь…
Пьетро понял, чей это голос.
– Не может быть, – потрясенно пробормотал он. – Это же я говорю.
49
