Пока любовь растворяется в воде - Фульвио Эрвас
Она спустилась в кухню сварить себе кофе. Ее мать спала. Беатриче всегда завидовала матери из-за ее способности ни при каких обстоятельствах не терять сна, как будто игнорируя любые страдания и мировые проблемы. Могло произойти все что угодно, а мать Бельтраме по ночам спала.
Отец Беатриче был совсем другим. Удачливый предприниматель, наживший солидный капитал, он всегда был занят — даже слишком, по мнению жены и дочерей. Но таков бизнес: либо слишком много, либо ничего. Здесь бесполезно ожидать нужных пропорций. Отец Бельтраме считал себя человеком из стали. И, скорее всего, таким он и был. Отцу не хватало гибкости, потому-то он и сломался. Его смерть стала для всех большой неожиданностью.
Нет, у полицейских на нее ничего не было. Беатриче добавила в кофе несколько крупинок сахара. Ничего по-настоящему значимого.
Конечно, если бы Витторио Фортуна был еще жив, ситуация была бы очень запутанной. И опасной. Потому что он обладал взрывным характером, который с трудом сдерживал. И когда плотину прорывало (а время от времени такое случалось), чего только он не вытворял. Но мужчина погиб, и лично для нее это было большой удачей. Ей, можно сказать, повезло. Синьорина Бельтраме вспомнила, как Витторио пришел к ним домой через несколько месяцев после исчезновения Аличе. Он показался Беатриче невероятно красивым, и на мгновение она с привычным чувством тонкой и меланхоличной зависти подумала о еще одном мужском сердце, разбитом ее сестрой. В тот раз Витторио намеками дал им понять, что считал исчезновение Аличе чем-то ужасным, возможно криминальным.
«Криминал», — прошептала Беатриче, поставив кофейную чашку в мойку. Утром ее вымоет мать Бельтраме. Не дай бог лишить ее этих маленьких повседневных обязанностей. Подумать только: когда-то она была энергичной и уверенной в себе женщиной с сильным характером.
«Да уж, — подумала Беатриче, — в нашей семье у всех сильный характер». И у Витторио Фортуны он тоже был не слабым. «Я считаю, что ваша сестра стала жертвой преступления, и догадываюсь, кто преступник», — так он ей сказал.
Беатриче могла поклясться чем угодно, что в тот момент не испугалась: ее вообще было трудно чем-либо испугать. Услышав эти слова, она ощутила себя так, будто ее ударили кулаком в живот, и инстинктивно погладила себя в области желудка.
Синьорине Бельтраме показалось, что она снова слышит этот голос и видит горящий взгляд Витторио, его волнение, напряженные мускулы и сжатые кулаки.
Беатриче понимала, что должна его спросить. Она не могла сделать вид, что ей не интересно. Ее матери, к счастью, в тот момент не было дома: она пошла куда-то со своими подругами.
— И кто же, по-вашему?
— Джакомо Бенвенью, — воскликнул мужчина, — иглотерапевт и любовник вашей сестры.
— Как вы можете такое утверждать?
— Я знаю, я знаю, — повторял Витторио, почти задыхаясь.
— Если вы так уверены, сообщите в полицию, — холодно произнесла Беатриче.
— У меня нет доказательств, — ответил мужчина, — и, боюсь, они мне не поверят. Я не из тех, кто вызывает доверие. Сделайте это вы, семья. Назовите следователям это имя, и его арестуют.
Беатриче взглянула на мужчину почти ласково, как на того, кто бредит. Бедный Витторио Фортуна, надо же, какое воображение! На мгновение ей показалось, что Витторио владеет какой-то тайной, которую не решается высказать. Он попытался объяснить, сумбурно и многословно, что многие люди сами желают исчезнуть, по разным причинам. И вдруг, словно решив, что больше не может этого скрывать, Витторио объявил, что Аличе поручила ему сопровождать ее за границу, в место, неизвестное никому.
Беатриче бросило в жар. Женщине показалось, что ее сердце как будто растворилось. Чтобы немного прийти в себя, она стала прислушиваться к слабым звукам, доносившимся с улицы: к шуму мусоровозов, первых автомобилей.
О, Витторио оказался весьма изобретательным! Когда мужчина понял, что семья Бельтраме, ссылаясь на отсутствие доказательств, не предпримет никаких действий, он проявил инициативу и отправил в полицию три анонимных письма. Убедившись, что и это не произвело должного эффекта, Витторио снова пришел в дом Бельтраме. На этот раз чтобы сообщить, что у него есть гениальный план, как вывести на чистую воду Бенвенью.
— Я ничего не хочу знать, мне это не интересно, — ответила ему Беатриче. — Я собираюсь держаться подальше от всего этого. Наша семья желает только одного: забыть все и позволить времени наконец нас исцелить. Витторио, поверьте мне, время нас излечит.
— Ничего подобного! — крикнул он в ответ. — Времени не существует, есть лишь только наши поступки.
Бельтраме улыбнулась: сейчас она была уверена в том, что этот белокурый красавчик довел свой план до конца. Беатриче посмотрела на часы: было почти шесть. Женщина вернулась в свою комнату и начала одеваться. Завтра она отнесет записную книжку в полицейский участок. Конечно, ей было жаль с ней расставаться, но порой жертвы неизбежны.
«Странный мужчина этот Стуки». Елена посмотрела на себя в зеркало. Она слегка повернула голову, воображая, что на кончике ее носа есть невидимая кисточка, и стала рисовать ею в воздухе восьмерки — сначала вертикальные, а затем горизонтальные.
— Скорее всего, я в своей жизни никогда не встречала нормальных мужчин, — произнесла Елена вслух.
По словам ее подруг, Сандры и Вероники, Стуки был своего рода мужским парадоксом: он любил женщин, как мужчина, и завидовал им, как на это способна только женщина. Будто бы он действительно в них что-то понимал! «Мужчин, которые понимают женщин, в природе не существует, — сказала себе Елена. — Это нонсенс!» Взять, к примеру, Сильвио, ее бывшего мужа. Он имел смелость утверждать, что никто не в состоянии понять женскую душу лучше, чем он. Именно так и говорил! Сильвио был театральным актером, а еще он писал пьесы, в которых сам играл, сам себе аплодировал и сам же себя критиковал. Он имел привычку корректировать пьесы прямо по ходу спектакля, перекраивая свои реплики в уверенности, что придумал другие, еще более гениальные.
Инспектора Стуки никому и в голову бы не пришло назвать комедиантом. Он часто выглядел рассеянным, и нельзя было сказать, чтобы он придерживался какого-нибудь сценария. Создавалось впечатление, что инспектор размышляет о нескольких вещах одновременно и задает вопросы, которые, на первый взгляд, совсем не относятся к делу. Иногда Елене казалось, что Стуки ее совсем не слушает. Было очевидно, что он не верил словам, точнее, тому, что истина может передаваться лишь звуками. Стуки кружил вокруг объекта, искал подтверждений, чтобы докопаться до сути, но делал это не как полицейский, а, скорее, как человек благоразумный, возможно, немного застенчивый. Тот, который пытается избегать ошибок или хочет помешать другим поддаться утонченному обаянию тщеславного обмана.
Елена вздохнула. Она ощущала в Стуки некую упругую энергию. Инспектор оказался намного сильнее, чем ей это показалось вначале. Не только физически, но характером. Он деформировался, растягивался, закручивался, но затем высвобождал энергию и добирался туда, куда нужно, достигал того, что ему было необходимо. Эту энергию особенно ярко выражали его руки. Для Елены такие ощущения были абсолютно новыми. Никогда раньше ей не приходилось задумываться о притягательной силе рук. У всех людей имеются свои сильные стороны. Однако Елене никогда не приходило в голову, что красивые руки могут оказывать такое же воздействие, как роскошные волосы, пристальный взгляд или чувственные губы…
Елена первой взяла Стуки за руку. Ну хорошо, допустим. Каждая
