Нежданная смерть и любопытная леди - Генри Бриджерс
Я могу ошибаться, но я не ошибаюсь. Они выпотрошили дом.
– Хочешь выпить?
Что-то льет в стакан из высокого хрустального графина. По цвету виски. Я сама выбираю кресло, сама присаживаюсь и сама кладу сумочку на свои колени.
– Нет, спасибо.
– Так о чем ты хотела поговорить?
– О ком. Об Ирме. Помните такую?
Рука дергается, виски проливается на поднос, он чертыхается.
– А что с ней? Мы ее уволили, – почти беззаботно, почти получается.
– Она беременна от вас, вы забыли?
– Она все выдумала, истеричка. Такое бывает у женщин, их лоботомией от такого лечат.
– Я тоже женщина.
– Ну тогда советую не быть истеричкой, а то придется… лечить лоботомией.
Вероятно, у гадалки были еще доказательства, или я веду себя неправильно. Не так говорю или не с той стороны захожу. Но все равно – рука-то дернулась.
Я улыбаюсь.
– А мадам Психе вы примерно то же, наверное, ответили? Хотя нет, от нее же отмахнуться не получилось…
– Что ты мелешь, какая еще мадам Психе?
Если ты ее не знаешь, почему твои глаза увеличиваются от ужаса?
Я улыбаюсь.
– Не переживайте, мистер Финчли, она меня тоже шантажировала. Так что можно сказать, я вам благодарна.
– За что ты благодарна? Я ничего не делал.
Он крутит стаканом, в нем виски воронкой заворачивается, все крутит и крутит, а потом раз – вливает в себя все сразу. И снова тянется за бутылкой. Это хорошо, что он сейчас пьет? Это его расслабит? Притупит бдительность? Или! наоборот, ввергнет в ярость? Я не знаю.
– Странно, у меня совсем другие соображения на этот счет.
– Ты меня в убийстве обвиняешь? Если да, пошла вон.
– Хорошо. – Я встаю, оправляю юбку. – Приеду завтра, покажу вашей жене брошь. Серьгу-то я ей уже отдала, она упоминала? – Совершенно не умеет владеть лицом. Такое подвижное, как у маленького ребенка: рот приоткрывается от удивления, и Освальд становится просто непереносимо отталкивающим. – А, вижу по вашему лицу – упоминала. До свидания.
– Стой. Откуда у тебя украшения Реджины?
Он купился. Он не воровал из дома гадалки украшения – иначе бы понял, что вру, нет у меня никакой броши. Не брал украшения, но относил. Только вот этот факт ничего не доказывает: ни убийства, ни того, что был в доме в день убийства. Меня тошнит.
Я улыбаюсь.
– Догадайтесь. Только не надо выдумывать нелепицы, что я их украла и прочее. Вы прекрасно знаете, где я их нашла. Давайте сотрудничать.
– Ты тоже ей платила?
– Не скажу.
– Так ты же предлагаешь сотрудничество.
– Так вы должны со мной сотрудничать, а не я с вами. Это у меня брошь и беременная горничная.
Он бледнеет. А он… Как же он не оставил следов?.. Доггер оставил, а он нет.
Не успеваю думать.
– Ладно. Она меня шантажировала. Как-то узнала про эту беременную полудурошную. Если дойдет, Реджина со мной разведется. При чем тут убийство?
Я не знаю. Я не знаю. Я не знаю!
Держи себя в руках. В руках держи. Нельзя же сказать, что больше просто некому. А почему нельзя? Можно.
– У вас у единственного есть мотив.
– Ха! Мотив! Какая ерунда! Романов начиталась?
Он резко расслабляется – даже рукой на меня машет – и идет к письменному столу.
– Вы же были в доме у гадалки в этот день. …
– А может, не был. А, как тебе такое? – Он садится в кресло, закидывает ноги на стол. Он хозяин положения. Я в его доме. – А может, я у нее в прошлом месяце был. Я бы на твоем месте, девочка, унялся и шел отсюда к черту. Ты просто ничего не скажешь Реджине, а я… А я разрешу тебе уйти. – Оценивающий взгляд скользит по мне – больше не намекает, как тогда в галерее, говорит прямо. – И будем в расчете. Если уж полиция ко мне не пришла, она вон, какого-то идиота задержала. Значит, он и убил, верно?!
Доггер не идиот! Тут только я идиотка. Хорошо, он признался в факте шантажа. Уже что-то. Может, правда не убивал? Но мотив, возможность… Неужели Финчли так умен, что не оставил улик? Кто-то третий забрал дневники и украшения и мог забрать что-то еще. Хрустальный шар. Не могу поверить, что он такой умный… Он везучий. Да. Надо было опросить свидетелей – видел ли кто-нибудь Финчли в тот день. Но я этого не сделала. Я сразу пошла к нему. Я могла бы поспрашивать у горничных, не было ли крови на его одежде. Пятнышка на брюках. Но я этого не сделала. Я сразу пошла к нему. Решила, что доказательства шантажа равно доказательства убийства. Решила, что могу добиться признания в убийстве от взрослого мужчины. В убийстве. Или на что я рассчитывала в самом деле?..
Я встаю с кресла. Я улыбаюсь. Отвратительная современная картина лошади висит на стене. Аляповатая, как и пиджак Финчли. Грубая статуэтка лошади стоит на письменном столе. В этой лошади ни порыва, ни грации, хотя худож… Боже. Пытался передать это с помощью хвоста.
– А как зовут вашу лошадь?
– Тебе какое дело? – Недоверчиво прищуривается.
– Как зовут вашу лошадь, Освальд?
– Эсмеральда.
Я смеюсь. Неплохо. Я ошиблась. Гадалка не пыталась сойти за цыганку.
– И у нее же черная грива, да? Я видела в конюшне. И хвост. В гриве вроде бы волосы мягкие, как человеческие, да? Да? Только у гадалки они рыжие, а у вашей лошади черные, да?
– Ты про что? Не понимаю, какие еще мягкие волосы? – Я молча смотрю на него и улыбаюсь. Он замирает. Потом ставит стакан и медленно опускает руку под стол. – Это могли быть чьи угодно волосы.
– Да. Например, вашей лошади. Она, наверное, убила гадалку. Копытом. А хрустальный шар – так, для отвода глаз.
– Это вообще ни о чем не говорит!
– Тогда почему вы орете, Освальд? Это же ни о чем не говорит.
– Тебя за дуру примут!
– Пускай, у меня же светлые волосы.
– Ничего не будет!
– Уговаривайте себя про себя.
– Заткнись!
– Ну уж нет.
– Что ты хочешь?
– Я? Я хочу алиби своему другу. Тому идиоту, за которым вы пришли и которого вы подставили.
Звук выдвигающегося ящика.
– Много хочешь.
– Да, наверное, вы правы.
Я смотрю в дуло револьвера. Дуло револьвера смотрит в меня.
Глава 11
Чай
– Они сами виноваты.
Финчли ведет машину. «Бентли». Конечно, «бентли». Потому что роскошно. Деревья, изгороди мелькают быстро, но мне все
