Искатель, 2001 №8 - Андрей Сергеевич Шаров

Нил Нилыч как бы в глубокой печали закрыл лицо ладонями и некоторое время сидел не шевелясь. Дождь по-прежнему обстреливал своими струями старые стены.

Но вот гость снова сцепил руки в замок. Взгляд его сделался еще суровее, почти ледяным.

— Итак, Клавдия, ты не желаешь внимать разумным доводам, — констатировал он. — Что ж, придется преподать тебе — для твоего же блага — жестокий урок. Надеюсь, он пойдет тебе на пользу и заставит задуматься об истинной мере добра и зла. Но если бы ты знала, как сильно ты меня огорчила! — Он замер на миг, будто прислушиваясь к чему-то, затем выставил перед собой четыре растопыренных целых пальца правой руки. — Да, Клава, тут самая простая арифметика. В настоящий момент нас под крышей этого заведения четверо. В себе ты, естественно, уверена безоговорочно. Геннадия и Володю тоже отбрасываешь с легким сердцем, — говоря так, он поочередно загибал пальцы. — Но кто же тогда остается?

— Кто? — побледнела она.

Его темный зрачок вдруг выплыл из-под века и пронзительно уставился на нее.

— Если бы в твоем сердце или разуме существовала дозорная башня, Клава, ты давно бы уже разглядела, по какой из хитрых тропинок зло подбирается к тебе. Скажи мне по-честному, неужели за все время нашей беседы тебя ни разу не посетила мысль, что я не тот, за кого себя выдаю, что я умышленно наговариваю на твоих друзей, путаю карты и стремлюсь внести сумятицу в твою душу?! — Он снова прислушался, и на его губах заиграла безумная улыбка. — Не надо делать лишних телодвижений, милая девушка! Поздно… Слишком поздно!

Увы, на этот раз он, кажется, не блефовал.

Перекрывая шум дождя и звуки доносившейся из кухни музыки, где-то совсем рядом оглушительно выстрелил мощный автомобильный мотор, и следом в потоках ливня обрисовался контур крытого КаМАЗа. Грозно урча, грузовик свернул со старого шоссе и помчался прямиком на кафе, будто намереваясь снести его своей массой. Но вот завизжали тормоза, и махина остановилась, едва не уперевшись кабиной в стеклянную дверь.

Разглядеть что-либо подробнее было невозможно, потоки воды искажали изображение.

Клава застыла на стуле ни жива, ни мертва.

Резко хлопнула дверца. Из кабины, со стороны пассажирского места, выбралась некая темная фигура.

Нил Нилыч вдруг побледнел как полотно.

— Началось… — через силу выдавил он из себя.

V

Пассажир КаМАЗа тяжелой поступью вошел в зал.

С его необъятных размеров офицерской плащ-палатки струйками стекала вода. Глубокий капюшон закрывал верхнюю часть лица и бросал густую тень на нижнюю. Под мокрой накидкой угадывались очертания автомата.

Клаве внезапно представились вертела, большие вертела, настоящие рапиры, что хранились в кухонном столе. Не мешало бы иметь сейчас под рукой парочку таких железяк. Ах, какая героиня! Что за глупости лезут в голову! С вертелами против автомата? Еще она подумала: закрыл ли Гена за собой дверь на кухню? Он, Гена, очень деликатный, хотя посторонние считают его грубияном. Значит, закрыл. Плохо. У них ведь там и магнитофон надрывается. Значит, ребята не слышали, как подъехал грузовик и в кафе ввалилось это страшилище. Надо было что-то делать, поднять каким-либо способом шум, но Клава не могла даже мизинцем пошевелить, ощущая, что в ней оцепенела каждая клеточка.

Между тем, фигура прямиком двинулась к их столику, оставляя на цементном полу мокрые следы от огромных резиновых сапог. Где-то на середине этого жуткого маршрута фигура принялась стаскивать с себя плащ-палатку.

Сначала Клава увидела некое продолговатое оружие, направленное прямо на нее. Но не автомат. Затем отрешенно отметила (сил на удивление не оставалось), что под плащ-палаткой укрывалась чрезвычайно крупная, монументальных форм дама, этакая атаманша, бандерша с черными усиками на чуть оттопыренной верхней губе, одетая в фиолетовую линялую кофту и выцветшие спортивные брюки. Одновременно Клава почувствовала, что фигура женщины ей знакома. Не лицо, а именно фигура. Где-то она видела эти грандиозные формы. Совсем недавно. При каких-то странных обстоятельствах. В следующую секунду она сообразила, что предмет, который незнакомка держит в руках, есть не что иное, как сложенный зонт с длинной ручкой.

— Вот он где! — воскликнула великанша, надвигаясь всей своей массой на Нила Нилыча. — Горе ты мое! Ты же обещал!

— Нельзя, Маша! Нельзя! Не имею права! — волнуясь, зачастил тот. — Ведь такой день, да еще ливень, кругом аварии, а народ благодушествует, ротозействует… Кто же и напомнит о долге, если не я?!

— Геро-ой… — протянула могучая Маша. — Хорошо, хоть соседи подсказали, а то и не ведала бы, где тебя искать! — Тут она обернулась всем своим необъятным корпусом к Клаве, посмотрев на нее с такой тоской, что недавние страхи девушки быстро куда-то попрятались. — Вы уж извините его, красавица… Он не со зла. Я сейчас его уведу…

— Эх, Мария! — Нил Нилыч закрыл лицо своими изуродованными ладонями. — Какую песню испортила!

— Цыц! — грозно прикрикнула она. — Не хочешь добром, так я с тобой по-своему управлюсь!

Она легонько сдернула его со стула, схватила поперек туловища и поволокла к выходу, будто манекен. Нил Нилыч, впрочем, и не сопротивлялся. Весь его недавний апломб исчез безвозвратно. Свою шляпу он ухватил уже на ходу.

Ясно, до мельчайших подробностей, Клава вспомнила, где она видела его и ее — эту странную пару.

Между тем, в какую-то минуту Мария вытащила своего пленника на крыльцо, раскрыла над беднягой зонт, провела того до кабины и буквально вбросила внутрь — и Нила Нилыча с его шляпой, и зонт. Покончив с этой процедурой, она вернулась в кафе за плащ-палаткой.

Клава встала на ее пути, как бы требуя объяснений. Мария тоже остановилась, хотя могла бы легко оттеснить девушку.

— Что, моя ласковая? Напугал он тебя? — сочувственно спросила она. — Натерпелась страху? Вижу. По глазам вижу. Ох, беда-беда… А ведь нормальный мужик был. Веселый даже. Пару лет назад, если помнишь, прокатилась эта волна взрывов по городам. И вот в аккурат находит он однажды на улице какой-то пакет. Нет, чтобы пройти мимо, так он, дурачок, поднял да еще открывать вздумал. Тот и взорвись у него в руках. Пальцы покалечило, а глаз все же спасли. Но голова с тех пор у него повредилась. Пугает, пугает… Народ, мол, у нас легковерный… А чего пугать-то? Кого?! На улице у нас все над ним потешаются. Вот он и взял новую моду: убегать из дому. Заберется куда-нибудь, где его не знают, приворожит доверчивого человека и давай стращать его этой дозорной башней, будь она неладна! — Говоря так, Мария снова облачилась в плащ-палатку. — Не серчай, милая! Прости его! Он