Фам фаталь - Валентина Демьянова
– Как плохо, что у нашей обслуги напрочь отсутствует выучка.
Официант с неприязнью взглянул на меня, оценил шансы на предмет скандала и благоразумно смолчал. Огорченно подумав, что парень оказался слабоват и настоящего развлечения не получилось, я приказала:
– Хорошо, тащите вашу отбивную.
– Она не моя, ее из говядины делают. И жарю ее, заметьте, тоже не я, – не удержался и огрызнулся-таки официант.
Он надеялся меня задеть! Молод он слишком и беззуб, чтоб по-настоящему вывести меня из себя. После стольких лет жизни бок о бок с дорогой мамой, а потом с Павлом Ивановичем я так закалилась, что по-настоящему разозлить меня, если я сама того не хотела, практически невозможно.
– Ну что ж, раз ничего другого нет, будем кушать отбивную и салат, – покладисто объявила я.
Официант кивнул и собрался отойти, но я его остановила:
– Эй, милейший! Куда это вы так торопитесь? Я еще не закончила!
Он покорно вернулся к столу и хмуро поинтересовался:
– Что-то еще заказывать будете?
– Ничего! – отмахнулась я. – И этого за глаза хватит. Но у меня есть специальные пожелания.
Под его хмурым взглядом я принялась увлеченно описывать свои требования к отбивной, картошке и салату. Инструктаж длился минут пять, и за это время я сама себе успела надоесть. Что касается официанта, то тот совсем скис и только мрачно кивал в ответ на мои претензии. Наконец я выдохлась и в заключение сказала:
– Не медлите, милейший, тащите все сюда и про минералку не забудьте.
Официант облегченно вздохнул и, пока я не пустилась в новые рассуждения, унесся выполнять заказ.
Обедая, между делом поглядывала в окно. Поначалу ничего любопытного там не находила, однако потом мое внимание привлек субтильный мужичок в кроссовках на босу ногу и с мешком в руках. Он переходил от одной машины к другой и показывал содержимое своей торбы. Водителей предлагаемый товар не интересовал, и они, кто вежливо, а кто и грубо, отсылали продавца прочь. Я тоже ничего и никогда не покупаю с рук. Кроме картин. А тот мужик как раз картину и продавал!
Глава 3
– Покажи, чем торгуешь, – спросила я, выскочив на улицу.
Мужичонка окинул меня оценивающим взглядом, остался осмотром доволен и молча извлек из мешковины свернутый в рулон холст.
Стоило его ему развернуть, как перед глазами возник портрет. На широком ложе среди парчовых подушек томно возлежала женщина. Она была молода, прекрасна и нага. Наброшенный на бедра кусок струящегося алого шелка скрыть ничего не мог, напротив, он только подчеркивал линии совершенного тела. Локтем правой руки натурщица опиралась на подушку, а в левой, отведенной в сторону, держала маску. Маска являлась точной копией ее собственного лица. Разница заключалась в том, что у маски глаза были восторженно распахнуты, на губах играла нежная улыбка и вся она сияла счастьем. У женщины, хмуро разглядывающей ее, губы сжаты в злую линию, а взгляд темных глаз под приспущенными веками был холодным и тяжелым.
– Краденая небось? – засомневалась я, изучая полотно.
– Да ты что, дамочка! Семейная реликвия! Сколько себя помню, всегда на стене висела!
– Чего ж продаешь?
– Обстоятельства! Деньги срочно нужны.
– Ну не знаю... – неуверенно протянула я.
– Ты, дамочка, не беспокойся! Чистая картина. Бабке моей принадлежала! – забормотал продавец, с томлением глядя на меня.
– И она же на картине запечатлена! – насмешливо фыркнула я.
– Точно! – закивал мужичонка. – Редкой красоты была женщина! Такую только и рисовать! – Он задумался ненадолго и грустно уточнил: – Жаль, стерва приличная.
– Ну и сколько хочешь за бабушку?
– Три тысячи и ни рублика меньше, – твердо выговорил продавец, отступая на шаг.
– А не много ль за старушку?
– В самый раз, – отрезал он. – Это еще по-божески. Она больше стоит, я знаю. Так мало прошу только потому, что деньги нужны! Так ты, дамочка, берешь или просто время проводишь?
– Не торопись, родной! Дай товар рассмотреть. Запрашиваешь немало, а значит, не гони лошадей, – осадила его я, разглядывая полотно.
Мужик был прав. Картина стоила значительно дороже той смешной суммы, что он хотел получить. Я знала эту гладкую, академическую манеру письма, характерную для русских художников-эмигрантов начала двадцатого века. Некоторые их картины я видела только на репродукциях в эмигрантском журнале «Жар-птица», другие выставлялись в Государственном Русском музее. Я любовалась ими достаточно долго, чтобы запомнить навсегда. Я начала перебирать в памяти имена: Сомов, Серебрякова, Шухаев, Галлер, Гончарова, Яковлев. Трудно было вот так, слету, определить, кисти кого из них принадлежит эта картина, но в том, что она подлинная, сомнений у меня не оставалось. И еще существовал нюанс, который меня интриговал. Лицо на портрете казалось мне смутно знакомым. Причем лицо не натурщицы, а маски. Где-то я уже видела и эту улыбку, и эти сияющие счастьем глаза. Очень примечательное лицо. Такое увидишь и уже не забудешь.
– Дай-ка сюда. Хочу поближе посмотреть.
Продавец отпрянул назад:
– Нечего тут смотреть!
– Это тебе нечего! А мне нужно на обратную сторону глянуть, – рассердилась я. – Чего боишься? Не сбегу я с твоим добром!
Поколебавшись, он с большой неохотой протянул мне картину. Настаивала я не зря! На обороте полотна стояла размашистая подпись: «В. Галлер. 1937». И тут же в памяти всплыла другая картина. Она называлась «Женщина-мечта», тоже принадлежала кисти Валерия Галлера, и на ней также изображена молодая женщина в пестром летнем платье с огромным букетом сирени в руках. Портрет был выполнен в лилово-розовых тонах, а смеющееся лицо с сияющими счастьем глазами очень походило на то, что глядело на меня с продаваемого полотна.
Глава 4
День клонился к вечеру. Я поставила машину с запертой в багажнике картиной у ворот музея, быстрым шагом миновала надвратную часовню и оказалась на мощенном булыжником монастырском дворе. То, что, едва приехав в город, я первым делом отправилась не в гостиницу, а в местный музей, можно объяснить лишь проснувшимся во мне охотничьим азартом. Как только увидела фамилию Галлера и вспомнила его полотно «Женщина-мечта», меня осенило: он ведь жил в этом городе!
Я плохо знала его биографию. Память хранила
