Консьерж - Эбби Корсон
Чувствуя, что выгляжу неопрятно и непрофессионально, я не решался подойти к ним, но потом передумал, решив, что так будет правильнее. Но мистеру Поттсу я посоветовал держаться от постояльцев подальше. Он не принимал душ, глаза были мутными, не говоря уже о том, что от него разило алкоголем. Разумеется, мы не хотели, чтобы гости застали его в таком виде, поэтому он удалился на террасу, где пытался дозвониться жене.
Увидев меня, Оливия и Патрик изобразили радость. В подобной ситуации и сказать нечего, разве что принести извинения и пожелать всего наилучшего. Молодожены ответили очень вежливо, сказали, что по крайней мере свадьба им понравилась. Они спросили, известно ли мне что-нибудь о расследовании; я ответил, что нет.
Мать Оливии, Сью Бейнбридж, хмуро взирала на меня, пока я говорил; краем глаза я заметил, что она скрестила руки на груди и поджала губы. Муж сжал ее плечо и шепнул, чтобы она не нервничала, но Сью глядела на меня, точно бык на красную тряпку. Уж простите, что не помню разговор слово в слово, да и наговаривать лишнего не хочу, но у Сью, похоже, сложилось впечатление, будто я виновен во всем происходящем и мне следует признаться, чтобы все наконец разошлись по домам. Учитывая, что Сью считала меня опасным убийцей, обращалась она со мной довольно нагло.
Гости, сидящие за другими столиками, принялись оглядываться. Некоторые кивнули в знак согласия. Другие закатили глаза и одарили меня сочувственными улыбками. Следовало помнить, что я консьерж и мне нельзя вступать в перепалки с постояльцами, но эта дама с ее обвинениями стала последней каплей для моих нервов. Как я уже упоминал ранее, за то время, что я провел в отеле, во мне начала пробуждаться другая версия меня самого, похожая на отца. Вместо обычной манеры общения с клиентами я решил защищаться.
Настолько резко, насколько осмелился, я заявил Сью и всем остальным, кто слушал, что моя невиновность доказана и она может попросить детектива Раджа подтвердить это, если не желает верить мне на слово.
Сью немедленно вскочила. Оливия дернула ее за блузку, призывая не устраивать сцен, но та отмахнулись от дочери. Сью вылетела из ресторана, на пороге обернулась, окрикнула мужа и щелкнула пальцами. Он выбрался из-за стола и поспешил за ней, сжимая в одной руке ее сумочку, а в другой – недоеденный круассан.
Оливия покачала головой и вздохнула. На секунду мне показалось, что она собирается извиниться за поведение матери, но вместо этого она взяла мобильный телефон и, казалось, ушла с головой в то, что видела на экране.
Я поднял руки, чтобы поправить галстук, но нащупал лишь две веревочки, свисающие с капюшона позаимствованной мною толстовки. Все-таки странно было носить подобное в «Кавенгрине». Это как встретить в супермаркете местного врача или старую учительницу – как будто место для них неподходящее. Так и я себя чувствовал в тот момент – совершенно не соответствующим обстановке.
Пару секунд спустя мое спокойствие нарушили чертовы близняшки. Руби и Оксана будто бы абсолютно случайно сбили меня с ног, направляясь к жениху с невестой, чтобы обменяться воздушными поцелуями.
– А что здесь делает он? – вопросила та, что погромче, Руби.
Она расстелила на коленях салфетку и вылила в бокал последние капли шампанского. Щелкнув пальцами, потребовала, чтобы ей принесли еще бутылку. Однако никто из персонала на службу официально не заступил, и приказ остался без внимания.
– Разве он не должен быть в тюрьме или как? – добавила она.
Эти слова врезались мне в память, и я помню ненависть, с которой она посмотрела на меня, когда произнесла их.
Оливия, должно быть, пнула Руби под столом, потому что та взвизгнула и закричала:
– За что?!
Новобрачная процедила, что они поговорят об этом позже. Все за столом поглядели на меня так, словно я был надоедливым насекомым, которое они хотели прихлопнуть. Лучше бы мне было уйти.
В углу ресторана сидел Алек; он болтал ложечкой в чашке и покусывал дужку очков. Хорошо, что он наконец пил чай, а не виски. Потом оказалось, что в напиток писатель добавил немного бренди, но, пока он мне не сказал, я и не догадывался.
Он крепко пожал мне руку, как казалось, искренне. Алек поблагодарил меня за идеи для книги и сказал, что благодаря мне он уже закончил первый набросок. Но существовала одна загвоздка: он потерял ноутбук. Мы оба понимали, он наверняка где-то поблизости, но дело в том, что Алек ничего не помнил о событиях предыдущей ночи. Он даже позабыл, как пытался уехать из отеля и что полиция конфисковала у него ключи от машины. В пользу этого говорило выражение ужаса, появившееся на его лице, когда Фиона, пролетев мимо нас, напомнила ему о вчерашнем. Как раз поэтому я не особый любитель выпить. Представьте, что просыпаетесь и обнаруживаете, что из памяти выпали несколько часов вашей жизни. Наутро после попойки мама обычно принималась распекать отца, рассказывая, что он ударил меня, или разбил рамку для фотографий, или напугал Джози, но он всегда отвечал: «Не припомню такого», обрывая на этом разговор. Мама знала, что с человеком, который прекрасно работает кулаками, но не умеет нормально изъясняться, лучше не спорить.
Алек пригласил меня присоединиться, и поскольку я был не на службе, то подумал, почему бы и нет? Фиона и еще несколько сотрудниц с наслаждением ели торт, стоя у раздаточного окна, а мистер Поттс все еще был на улице, так что я не увидел ничего плохого в том, чтобы присесть и выпить горячего чая, только без бренди.
Мы с Алеком гадали, куда запропастился ноутбук. Он даже предположил, что кто-то его украл, хотя и не понимал, зачем это кому-то нужно. В какой-то момент я заметил по его взгляду, что он смирился с пропажей. Он опустил плечи, надул щеки и признался, что не успел сделать копию уже написанного.
Кстати, Хелен, не могла бы ты, пожалуйста, пометить где-нибудь, что надо создать дубликат моей книги, если еще не успела? Уверен, что ты, как профессионал своего дела, уже позаботилась об этом, но если нет, что маловероятно, то, пожалуйста, сделай это. Думаю, что последнее, чего бы тебе хотелось, – это заново расшифровывать мои записи. Вот была бы досада.
Алек продолжал болтать ложечкой, завороженно глядя на крохотный водоворот в чашке с чаем. Должно быть, Алек замешкался, потому что решил открыться мне. Как я уже говорил, многие постояльцы делились со мной, консьержем, самым сокровенным. Возможно, они относились ко мне как к бесплатному психотерапевту, понимая, что я выслушаю и из вежливости промолчу. Моя обязанность – удовлетворять все прихоти гостей, и если для этого приходится слушать их россказни, то так тому и быть.
Но с Алеком все было по-другому. С ним было приятно и интересно разговаривать. Сложись все иначе, я бы, пожалуй, даже подружился с ним. Алек рассказал о жене, за которой требовался постоянный уход; как-то раз, на ночной дороге, он не справился с управлением, машину занесло, и они слетели в кювет. Супругу Алека полностью парализовало от шеи и ниже. Писателя мучило чувство вины, он тосковал по своей предыдущей, потерянной жизни. Он разрушил будущее своей жены, и осознание этого причиняло ему боль, с которой он старался смириться. Не было смысла утешать его, говоря, что он ни при чем, потому что я не знал, так это или нет. Возможно, так оно и было. Может, они ругались и Алек на миг отвел взгляд от дороги, или он отвлекся на что-то, или просто устал. Что тут скажешь, если не знаешь подробностей? Алек повторил несколько раз, что был трезв, когда садился за руль. Опасаясь осуждения, люди каких только деталей не наговорят. Иногда лучше сказать что-нибудь для ясности, чем сидеть и гадать, что о вас думает другой человек.
При всем моем интересе к рассказу Алека, я ненадолго отвлекся, заметив, что мистер Поттс вдруг залез на стул
