Три твои клятвы - Питер Свонсон

Эбигейл повернулась к бару; Брюс разговаривал с барменом.

– Серьезно, тебе лучше уйти.

– Спустись завтра утром пораньше к пруду. Я буду там. Пожалуйста. Я очень прошу.

Эбигейл отвернулась от него и на неверных ногах направилась к бару. Подойдя к Брюсу сзади, положила руку ему на поясницу.

– О, привет, – сказал он.

– Ты можешь заказать два виски, Брюс? – сказала она, как ей показалось, дрожащим голосом. – Я передумала.

Глава 12

Когда слабый свет раннего утра начал пробиваться сквозь задернутые занавески домика, Эбигейл встала с кровати, натянула поверх пижамы свитер и тихонько открыла ведущие на веранду двери. Затем шагнула на улицу, в холодное туманное утро, и посмотрела вниз, на пруд. Интересно, подумала она, Скотти – или кто бы он ни был на самом деле – уже там?

Эбигейл уже решила, что не будет с ним встречаться. Хотя соблазн был велик – она подумала, что, если проявит достаточную настойчивость, ей удастся убедить его оставить ее в покое, покинуть остров и никогда больше не вторгаться в ее жизнь. Но в глубине души Эбигейл знала: если пойдет на встречу с ним одна, это лишь обнадежит его. Это может быть даже опасно. Он преследовал ее по всей стране. Возможно, он приезжал на ее свадьбу. И даже проследовал за ней сюда в ее медовый месяц. На что еще он способен?

Ночью Эбигейл вообще не спала. Шагая с Брюсом от главного корпуса к их домику, каждый со своим фальшивым фонарем, она чувствовала, как ее начинает бить дрожь – запоздалая реакция на появление Скотти в холле главного корпуса.

– Брр, как холодно, – сказала Эбигейл, поежившись. Их фонари казались крошечными очажками света в темноте ночи. Небо над ними было усыпано таким огромным количеством звезд, какого она никогда видела.

– Не так уж и холодно, – возразил Брюс. Она все ждала, когда он спросит ее о мужчине, который подошел и заговорил с ней посреди холла, но, возможно, он этого не заметил. Они разговаривали всего несколько секунд.

Войдя в домик, Брюс посмотрел на нее и сказал:

– А ты действительно замерзла. Вся дрожишь… – Он крепко обнял ее, и ощущение этого объятия, тепла его тела – все это оказалось для нее слишком. Когда он попытался отпустить ее, Эбигейл прижалась к нему сильнее и уткнулась лицом ему в грудь.

– Я так сильно тебя люблю, – сказала она. – И это потрясающее место. Спасибо, что привез меня сюда.

Он поцеловал ее в макушку, прямо в пробор, и Эбигейл вздрогнула.

– Мне нужно пописать, – сказала она и пошла в ванную. Когда дверь за ней закрылась, встала перед раковиной и, положив руки на мраморную столешницу, сделала глубокий вдох. Желудок сжался, и она наклонилась над раковиной, уверенная, что ее сейчас стошнит, но из нее не вышло и капли.

Он последовал за мной сюда.

В мой медовый месяц.

Эбигейл на мгновение задумалась, как он вообще узнал, куда они едут, но потом вспомнила объявление о свадьбе в «Таймс», как там говорилось, что после свадьбы жених и невеста отправятся в медовый месяц на остров Харт-Понд у побережья штата Мэн. И не это ли объявление помогло ему узнать ее имя? Что еще он узнал о ней? И на что рассчитывал, заявляясь сюда?

Эбигейл вспомнила запах сигаретного дыма на ее свадьбе. Следил ли он за ней с тех выходных в Калифорнии? Чувствуя, как в груди нарастает давление, она сжала кулаки, затем снова разжала их.

Когда Эбигейл только перешла в старшую школу, она пережила период крайней тревожности, подавленная многочисленными уроками, домашними заданиями и сдачей тестов. Ее также угнетали слухи, внезапно распространившиеся после постановки «Весеннего пробуждения» в театре «Боксгроув». Ее родители подвергались нападкам, а дети шептались за ее спиной, называли их городскими извращенцами, и все это благодаря Кейтлин Остин, заклятому врагу Эбигейл. Она какое-то время ходила к психотерапевту, но тот хотел лишь говорить о самых ранних воспоминаниях Эбигейл. Тогда отец усадил ее и дал ей несколько весьма полезных советов по поводу того, как справиться со стрессом. Он велел ей составить список проблем, затем заняться ими по одной или, если та оказывалась слишком большой, разбить ее на более мелкие части. Это сработало, но она все равно лежала без сна по ночам, охваченная тревогой. Поэтому он обучил ее системе борьбы с тревогой, способам разбить ее на мысленные вопросы и списки. Эбигейл начала делать это сейчас, в ванной, придумывая стратегию, которая поможет ей разрешить стоящую перед ней проблему. Она начала расслабляться, но затем услышала в домике голоса, и в животе у нее снова похолодело.

Что, если Скотти подошел прямо к двери, чтобы поговорить с Брюсом?

Эбигейл собралась с духом и открыла дверь ванной. Пол, которого она про себя называла дворецким, поставил на журнальный столик перед камином поднос. Брюс поблагодарил его, и тот быстро ушел. Эбигейл сказала себе, что подумает о ситуации со Скотти позже, когда Брюс уснет.

На подносе стоял хрустальный графин, наполовину наполненный виски, ведерко со льдом и небольшая тарелка с четырьмя печеньями на ней, которые выглядели почти как «Орео», но были теплыми на ощупь.

– Домашние «Орео», – сказал Брюс. – Шеф-повар приготовил их специально для тебя.

– О боже, – прошептала Эбигейл. Но, как только она представила, как кладет печенье в рот, ее желудок вновь болезненно сжался, и Эбигейл подумала, что будет большим чудом, если она переживет остаток ночи и ее ни разу не вырвет.

Налив себе виски, Брюс растянулся на диване.

– Угощайся, – сказал он, и Эбигейл не поняла, что он имел в виду – напиток или печенье.

– Не могу, – сказала она. – Боюсь, я переела за ужином, и мой желудок дает о себе знать. Пожалуй, я просто лягу в кровать.

– Давай, – сказал Брюс. – Не возражаешь, если я еще минутку посижу здесь с напитком?

– Нет-нет, пожалуйста. Завтра вечером я не буду есть все четыре блюда. Просто я… я не очень хорошо себя чувствую.

Эбигейл разделась и надела пижаму, после чего почистила у раковины зубы, все это время размышляя о том, казалось ли ее лицо виноватым только ей самой, или Брюс тоже смог прочесть панику в ее глазах. Она прополоскала рот, умылась и снова придирчиво осмотрела себя. Эбигейл всегда была бледной, но сейчас это была нездоровая бледность – кожа практически цвета мела. Она даже пощипала себя за щеки, чтобы придать им румянец, словно героиня романа эпохи Регентства, пытающаяся придать себе красоты.

Из ванной она направилась прямо к кровати. Покрывало было откинуто, но,