Три твои клятвы - Питер Свонсон
Эбигейл слышала все о его детстве, как он рос единственным ребенком в несчастливом браке своих родителей. Когда ему было двенадцать, его мать ушла от отца к другому, более успешному мужчине. Однажды ночью у себя дома Брюс рассказал Эбигейл всю историю. Тогда они оба не спали до рассвета и уснули, как только за окнами забрезжил рассвет. Так почему же Брюс иногда казался ей совершенно чужим? Почему он казался ей чужим прямо сейчас, когда они потягивали «Манхэттен» спустя чуть больше суток после свадьбы? Эбигейл знала – это чувство не продлится долго. Ибо так не бывает. Может, это просто нечто такое, что она время от времени чувствовала в течение последних нескольких лет… Единственные люди в ее жизни, которых она не воспринимала как чужих, – это, конечно, ее родители, а также Зои. Она всегда рассказывала Эбигейл обо всем, что она чувствовала и переживала. Все остальные – ее подруги по колледжу, Бен Перес – казались ей немного загадочными, как будто она никогда точно не знала, что у них на уме.
– Еще один? – спросил Брюс, и Эбигейл не сразу поняла, что он спрашивает ее про стакан, который теперь был пуст.
– Еще один, да. Но не еще один «Манхэттен», иначе до ужина я не дотяну. Может, бокал вина?
Карл поставил на поднос для официанта два мартини, чтобы тот отнес их к камину. Эбигейл задумалась, зачем здесь нужен официант, когда в зале уже есть бармен? Но, возможно, на острове иногда бывало больше народу, чем сейчас… Помимо их самих, она едва смогла насчитать в главном корпусе с десяток человек.
Взяв напитки – бокал мальбека для Эбигейл и коктейль для Брюса, – они прогулялись по главному корпусу, разглядывая картины и прочие произведения искусства. Одна из стен была сплошь увешана гравюрами в рамах, в основном картинками на сюжеты сказок. Девушка заталкивает старуху в печь. В лесу рыцарь сражается с мохнатым зверем. На нескольких гравюрах были изображены волки, а на самой большой – нечто вроде римского бога, превращающего человека в волка. Его голова уже была волчьей, но тело все еще оставалось человеческим, завернутым в тогу. На самой узнаваемой из них была изображена Красная Шапочка, встретившая в лесу волка.
– «Лес темен, ладен и глубок», – произнесла вслух Эбигейл.
Брюс удивленно посмотрел на нее.
– Извини, я цитирую Роберта Фроста.
Они перешли к стене, на которой висели старые фотографии лагеря, все черно-белые: группы угрюмых мальчишек, позирующих перед своими домиками.
– Думаю, этот лагерь действовал лишь с тридцатых по шестидесятые. Он был довольно запущен, когда Чип купил его.
– Он был только для мальчиков? – спросила она.
– Этот лагерь – да. Тот, что на другой стороне, был для девочек. Я уверен, они устраивали общие мероприятия. Например, танцы…
– Или ночные набеги.
– Вероятно.
У камина они с Брюсом представились нескольким другим гостям. В основном это были мужчины, но имелась и еще одна молодая пара, Алек и Джилл, оба с бокалами шампанского в руках. И на дне каждого бокала лежала ягода малины. Брюс и Алек быстро завязали разговор, а Джилл сказала Эбигейл:
– Мы поженились в прошлые выходные, потом провели несколько ночей в Бар-Харборе и вот теперь три дня назад прилетели сюда. Невероятное место… Подожди, скоро ты попробуешь их кухню.
– Надеюсь, она роскошная, иначе я разозлюсь. Все мне только о ней и говорят.
– О нет. Надеюсь, я не переусердствовала с ее рекламой, – сказала Джилл, похоже искренне расстроившись. Она была красива, как фотомодель, – натуральные светлые волосы и узкий носик, который наверняка побывал под скальпелем пластического хирурга.
– Шутка, – сказала Эбигейл. – Поверь, меня легко впечатлить едой. Если сегодня вечер пиццы, я буду в восторге.
Ее слова, похоже, успокоили Джилл, и Эбигейл поинтересовалась у нее, откуда она. Услышав, что та из Северной Дакоты, ничуть не удивилась. И дело не только в широко раскрытых глазах и вежливости, но и в том, что Джилл так и не избавилась от местного акцента. Как оказалось, она пять лет прожила в Лос-Анджелесе, пытаясь пробиться в актрисы – «это гораздо сложнее, чем ты думаешь», – а потом встретила Алека, кинопродюсера, который снял несколько боевиков, имевших успех в зарубежном прокате. Она упомянула один фильм, а именно триллер об альпинистах, премьера которого только что прошла на «Нетфликсе», но Эбигейл о нем не слышала.
– А как тебе здесь без компьютера и мобильника? – спросила она.
– О боже… Сначала я умирала от скуки, но теперь мне лучше. Ты даже не представляешь, как часто мне хочется проверить телефон.
– А я с нетерпением этого жду. В смысле вообще пожить какое-то время без телефона.
– Нет, ты не думай, на самом деле это прекрасно. Честно говоря, у меня такое ощущение, что за последние несколько дней я прожила больше, чем за последние пару лет. Я плавала каждый день. Сегодня утром нарисовала картину. Мы с Алеком… у нас так много общего! Это потрясающе!
Джилл тараторила как из пулемета, а ее голос был неестественно высоким. Эбигейл невольно задумалась, всегда ли она говорила в такой манере, или же ей было не так весело в ее медовый месяц, как она утверждала.
– Сколько еще вы пробудете здесь?
– Еще пять дней. Хочу попробовать себя в парусном спорте, но, если честно, я немного боюсь глубокой воды. Просто мне кажется, что если я хочу преодолеть свой страх, то сейчас самое время, понимаешь, да?
– Да, – сказала Эбигейл. – Смотрю, ты не теряешь время зря… А чем занимался Алек?
– Он уже бывал здесь раньше, несколько раз, так что просто рад расслабиться. Ему нравится бродить по лесу, и еще он читает. В основном книги, которые он хотел бы экранизировать, но Алек утверждает, что это не имеет к его работе никакого отношения.
Джилл посмотрела через плечо Эбигейл, и та повернула голову. В главный корпус вошли трое мужчин и не спеша направились к бару.
– Здесь гораздо больше мужчин, чем женщин.
– Знаю, – сказала Джилл. – Большинство из них – айтишники из Калифорнии. Их отправляют сюда для тимбилдинга. Сначала мне казалось, что я провожу медовый месяц в каком-то мужском клубе, но, думаю, в этом нет ничего страшного. Честно говоря… – Она наклонилась и зашептала: – Я надеялась, что наш медовый месяц пройдет на солнечном пляже, но, думаю, мы можем отправиться в такое путешествие в любое время.
– Здесь
