Клад под старой липой - Виктор Александрович Байдерин
— У моих родителей нет никаких сбережений. Им самим еще пожить хочется в свое удовольствие.
Все встало на свои места. После столь откровенных высказываний Ольги Квятковской я понял, почему между Поляковым и Закировым произошло то, что вы, журналисты, именуете кратко и стандартно: «Они вступили в преступную связь».
Меня эта фраза в газетах иногда злит. Но чаще я понимаю, что из-за ограниченности места в газете вы и не можете рассказать подробнее, как люди вступают в преступную связь. Да и очень трудно это проследить. Вот из моего рассказа вы уже знаете, что Нурулла Закиров и Федор Романовский — люди нечистые на руку. Им необходимо вовлечь в преступление Полякова, о котором они пока что ничего не знают. А Поляков, как видите, сам ищет путей легкого обогащения. Конечно, как гласит пословица, рыбак рыбака чует издалека. Но как конкретно Закиров завлек в преступление своего нового начальника? О чем они говорили, как друг другу поверили? Ведь тут самое важное, самое главное — поверить в искренность своего собеседника, а в будущем — сообщника. Полякову ничего не стоило согласиться с планом Закирова и Романовского, а потом заявить о готовящемся преступлении в милицию. Да и Закиров — с точки зрения Полякова — мог «сыпать чернуху», то есть подбивать Полякова на преступление, которого сам он и не собирался совершать. Просто решил проверить устойчивость нового начальника к соблазнам. Поверить одному заговорщику в откровение и решительность другого — это, как мне кажется, основное во всей их будущей деятельности. Но уж если они поверили друг другу, имели случай убедиться в том, что каждый действует как подобает, — тут забить между ними клин недоверия очень трудно.
— А вам все же удалось посеять недоверие между Поляковым и Закировым? — спросил я.
— Нет, я и не пытался этого делать. Помните, с чего все началось? С нарушения правил дорожного движения Закировым. Уже тогда мне стало ясно, что Закиров использует машину для перевозки чего-то такого, чего не должны видеть другие, в том числе и шофер. После проверки документов на базе текстильторга я понял, что эта ткань кримплен. Теперь предстояло установить всех виновников кражи. Появилось еще одно лицо — Поляков.
— Но ведь стоило привлечь к ответственности Закирова, как он выдал бы и Полякова, не так ли?
— Совсем не обязательно. А скорее всего не выдал бы, — возразил мой собеседник. — У этих прохвостов такой девиз: кто попался, тот и отвечай, других за собой не тяни. Вот и выходит: не раскрой истинное лицо Полякова, остался бы этот жулик на свободе по моей недоработке.
Мерно стучали колеса поезда. В ночной тишине они казались слышнее. Султанов закурил еще раз. Я молчал — ждал, когда он заговорит снова. И он не заставил себя долго ждать.
— Когда Поляков уже сознался в краже ткани, — продолжал Рауф рассказ, — произошел у меня случай, похожий на ваш. Вам пришлось высчитывать, сколько хлеба можно выпечь из пригоршни зерна. А мне Поляков при одной из встреч сказал: «А однажды я унес из лаборатории полный портфель ткани домой. В тот же вечер ко мне на квартиру пришел человек от Закирова и забрал эту ткань».
— Сколько же было метров ткани в портфеле? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Поляков.
— А где этот портфель?
— Вот он.
— Дайте мне его на время.
Поляков вынул из портфеля бумаги и отдал его мне.
Я ушел на базу и там сделал сверток ткани, какой с трудом влез в портфель. Ткань брал такую, которая по плотности и ширине была похожа на кримплен. Потом измерил длину свертка. Оказалось, что в нем пятьдесят метров. Это маленькое уточнение нужно было для следствия. Огульных обвинений никто не терпит, да они и не нужны. Все должно быть доказано точно, разумно, без натяжек и оговорок.
Был в ходе следствия еще один любопытный случай. В делах лаборатории я нашел недооформленный акт на списание тканей, пришедших в полную негодность после лабораторного эксперимента. Положил акт на стол Полякова. Тот небрежно глянул через очки на документ, увидел цифру — «200 метров», уныло кивнул головой:
— Еще двести метров? Что ж, пишите.
— Куда писать?
— Как куда? Мне в начет, куда же еще?
— Я принес этот акт как оправдательный для вас документ, — сказал я. — Эти двести метров списаны правильно. Надо только заверить акт печатью.
Поляков усмехнулся:
— А вы, оказывается, гуманный человек! Ваша задача — закопать меня поглубже, а вы находите для меня оправдание. Любопытно!
— Вы считаете, что мое дело — «закопать вас поглубже»? Понятие о следствии у вас очень искаженное. Позвольте, я напомню вам двадцатую статью уголовно-процессуального кодекса. В ней говорится, что следствие должно быть всесторонним, полным и объективным.
— Так прямо и сказано?
— Да, точно гак. А почему вас это удивляет?
— Мне всегда казалось, что задача любого следователя — упечь подследственного в тюрьму, причем на возможно больший срок.
— Советую вам как-нибудь взять в руки уголовно-процессуальный кодекс и усвоить кое-какие общеизвестные истины.
— Благодарю вас! — ядовито ответил Поляков.
Но этот разговор у нас происходил позже — уже после того, когда я решил главную задачу следствия: доказал виновность Закирова и Полякова в хищении и перепродаже большого количества кримплена. А уличить их было нелегко, особенно Закирова, который в основном занимался сбытом ткани. Он кричал:
— Где же я ее продавал? На толкучке, что ли? Или через своего человека в каком-нибудь магазине?
Но мне уже было известно, что Закиров торговал у себя на дому. Видимо, он занимался этим и раньше, потому что у него имелось немало постоянных покупательниц. А эти женщины не любят общаться с милицией. Они предпочитают хранить тайну своих ценных приобретений.
— Но вы все же раскрыли эту тайну?
— Раскрыл.
— Помог случай?
— На случай, говорят, надейся, а сам не плошай. Вот как было.
В салоне «Волжаночка» одна из заказчиц сказала, что ткань кримплен она купила с рук. Ну, что ж, это бывает. Тому, кто прежде купил ткань, она могла не понравиться. Могли срочно потребоваться деньги.
