И посыпались с неба звезды - Анатолий Михайлович Гончар

— Само собой, — солидно согласился Маркитанов.

— Все точки над «i» расставили? — Майор Ивлев широко зевнул. — Если все, то кому спать, кому бдить. Разошлись. Я спать. Не мешать, не кантовать. — Он еще раз зевнул, вытащив фляжку, хлебнул водицы и, подложив под голову рюкзак, улегся прямо на горячий песок. Блаженно вытянул ноги и, кожей спины почти зримо ощущая загрубевший от ссохшейся соли материал маскхалата, закрыл глаза.

Сказать, что за отведенные на сон два часа прапорщик Маркитанов выспался, значит погрешить против истины, но сил все же ощутимо прибавилось. Хотелось пить, но к желанию попить добавился и прорезавшийся аппетит. Продрав глаза, Дмитрий уселся поудобнее и, вытащив из рюкзака «закрома местечковой родины», принялся трапезничать. Покушав, прапорщик запил съеденное несколькими глотками теплой воды и, блаженно потянувшись, предался праздным размышлениям. А мысли его потянулись к дому. Увы, в последнее время прапорщика Маркитанова грызла необъяснимая хандра — то ли приелась армейская служба и хотелось чего-то другого, то ли… да он и сам не мог бы сказать, что именно терзало его душу.

«Старею, — с легкой иронией подумал прапорщик, — приедем из командировки, сразу в отпуск, на полгода. Все положенное выберу: и за прошлый год, и за этот. И пусть попробуют не дать! А если что — уволюсь. Выслуга есть, хату получил. Пенсии на хлеб хватит. Устроюсь куда-никуда вахтером и в ус дуть не буду».

Он сидел, рассуждал о будущем и, внимательно озираясь по сторонам, время от времени касался пальцем предохранителя лежавшего на коленях автомата. Слабенький ветерок, едва ощущавшийся кожей лица, приносил не ожидаемую прохладу, а жар раскаленного песка. Минуты бежали за минутами, через час Маркитанов негромким окриком разбудил отдыхающих товарищей.

— Выдвижение через пятнадцать минут, — заспанным голосом сообщил ротный, и все пришло в движение: кто-то спешил совершить моцион, кто-то попить, кто-то торопился перекусить, Лобов затянулся припасенной на черный день сигаретой.

— Опять куришь? — гневно спросил его Ивлев. — Ты же бросал?

— Бросал, — не стал спорить капитан, — вот сейчас докурю и снова брошу. Теперь до базы. Одну-то и брал всего.

— Следующий раз выговор получишь, — пообещал Ивлев и принялся перекладывать что-то в своем объемистом рюкзаке. И перестал в нем копаться, только найдя и вытащив на свет божий небольшой, тщательно уложенный сверток. Развернул его, полюбовался на форму солдата ливийской армии, снова свернул и уложил обратно. Затем, лениво потянувшись, скомандовал:

— Парни, все, достали шмотки бедуина и в темпе переоделись. — И следуя своим собственным указаниям, снял разгрузку, скинул маскхалат и, открыв клапан рюкзака, вытащил оттуда традиционную одежду туарега — просторный, светло-синий халат, такого же цвета широкие шаровары и отрез синего материала для изготовления чалмы. Быстро во все это облачился. Правда, пришлось повозиться с новым головным убором, но зато он, точнее она — чалма получилась вполне сносно. Подумав, надел разгрузку поверх халата, лежавшие в рюкзаке тапочки надевать не стал — в конце концов, всю эту маскировку они применяли для того, чтобы не слишком бросаться в глаза хотя бы издали. А что касается видного с большого расстояния оружия, то тут следовало надеяться — за последние годы в Ливии вооруженные люди стали обыденностью и появление очередного вооруженного отряда не становилось первостатейной новостью. Впрочем, майор Ивлев искренне рассчитывал остаться незамеченным вплоть до поданной им команды на открытие огня.

Когда все переоделись, подполковник прошелся по занимаемой позиции и придирчиво осмотрел каждого, кому-то поправил или перемотал чалму, кому-то тщательнее закрыл лицо.

«Душманы, блин!» — внезапно подумалось разглядывавшему товарищей Маркитанову.

Но вот «смотр» закончен, и, повинуясь команде ротного, группа продолжила движение. До оазиса оставались считаные часы пути.

Перед последним переходом командир роты разрешил двадцатиминутный привал. Почти все тут же повалились на песок и потянулись за баклажками с водой. Подполковник Черныш, в процессе движения переместившийся в голову колонны, обеспокоенно прислушиваясь, остался стоять.

— Командир, что-то не так? — полюбопытствовал оказавшийся рядом прапорщик.

— Вслушайся. Ничего не слышишь?

— Нет, — Маркитанов отрицательно покачал головой.

— Значит, показалось.

— Что показалось?

— Да песок… — подполковник на долю секунды замолчал в раздумьях, — «петь» вроде начал.

— Песок? Петь?

— Так говорят. Когда приходит ветер-самум, песчинки начинают тереться друг о друга — издавать звуки, как говорят — «петь». Затем налетает ветреный шквал, тучи песка затмевают солнце. А образуется самум при сильном прогреве земли и воздуха. Дует преимущественно с западного и юго-западного направления, несет огромные массы раскаленного песка, пыли. И сопровождается грозой. В общем, страшное дело.

— Песчаная буря, значит, скоро нагрянет?! — сделав вывод из сказанного, Маркитанов вгляделся в горизонт. Небо оставалось чистым.

— Да нет, похоже, показалось, — пожал плечами Черныш. А ветерок меж тем слегка усилился. Постояв еще с минуту, подполковник скинул с себя рюкзак и, опустив его на землю, уселся по соседству с прапорщиком.

— Будете? — Маркитанов протянул подполковнику кусочек вялено-соленой рыбы.

— Благодарю, — не стал отказываться тот.

Какое-то время они сидели молча. Первым заговорил подполковник.

— Осталось идти совсем ничего, — изрек он.

Маркитанов согласно кивнул. То, что до Гадамеса считаные километры, знали уже все. Так что подполковник сообщил практически прописную истину, но Черныш продолжил.

— Вскоре мы доберемся до находящихся близ оазиса громадных дюн, — поведал он и невесело улыбнулся. Затем с ностальгией в голосе продолжил: — Когда-то давно, теперь уже в другой жизни, сюда часто приезжали туристы, и любители природы забирались на вершины этих песчаных холмов, чтобы полюбоваться закатом.

— А сейчас? — засовывая в рот очередной кусочек рыбы, поинтересовался Маркитанов.

— А сейчас тут который год война, — подполковник мотнул головой, отказываясь от еще одной порции излишне пересушенного рыбного деликатеса. — Кто-то с кем-то воюет. Все всё что-то делят. И каждый день гибнут люди, которые могли бы жить да жить. Вот и мы тоже не на прогулку идем.

— Мы — другое дело, мы для того, чтобы… — начал развивать свою мысль прапорщик, но поднявший руку подполковник остановил говорившего.

— Это понятно, понятно, — торопливо сказал он, — но местным жителям от этого легче? Пули засвистят, на созерцание красот не потянет.

— Ну, это само собой, — покивал продолжающий жевать Маркитанов. Подполковник вздохнул.

— Вот и само. А здесь который год так. Отучили от беспечного любования — фигура на вершине дюны хорошая мишень, возможность поупражняться в стрельбе.

Маркитанов перестал есть рыбу и потянулся за флягой с водой:

— И что, так запросто и стреляют? — скорее ради поддержания беседы, чем действительно сомневаясь в такой возможности, спросил он.

— Бывали случаи, — не вдаваясь в подробности, подтвердил подполковник. — Так вот про дюны — с них прекрасный