Человек в прицеле - Александр Александрович Тамоников
Там, где когда-то кипела жизнь, теперь лежало мертвое царство руин. Вражеские бомбардировки превратили некогда шумную суконную фабрику в груду искореженного металла и битого кирпича. Стены, еще недавно крепкие и надежные, теперь зияли черными провалами, будто вырванные клыками гигантского зверя. Кое-где уцелели фрагменты перекрытий, но и они висели в воздухе, готовые рухнуть от малейшего ветра.
Повсюду — следы огня. Копоть въелась в каждый камень, в каждый обломок, оставив после себя грязно-серый налет, как пепел на могиле. Воздух был пропитан гарью, смешанной с пылью и чем-то еще — может, остатками сгоревшей шерсти, а может, и чем-то намного страшнее.
Раньше здесь гудели станки, сновали рабочие, слышались смех и голоса работников. Теперь здесь царила тишина. Лишь изредка ее нарушал скрип обломков, шелест осыпающейся штукатурки да далекий каркающий крик вороны, словно сама смерть прилетела посмотреть на свое творение.
А между развалинами были видны следы присутствия людей: то обрывок тряпки, зацепившейся за ржавую арматуру, то разбитая кружка, то обгоревший башмак. Кто-то не успел убежать, кто-то остался здесь навсегда… Фабрика умерла. И вместе с ней — кусочек мирного времени, навсегда погребенный под грудой камня и пепла.
— Ребята, обойдите развалины с другой стороны, — показал Буторин рукой.
Саперы пошли вдоль обвалившегося забора фабрики, а оперативники сняли свои вещмешки и достали сложенные и аккуратно замотанные в тряпицы автоматы СПС — в нынешней ситуации может случиться все что угодно.
— Может, все-таки местную милицию поднимем на ноги? — предложил Сосновский, снова надевая на спину вещмешок.
— Вот развалины осмотрим, а потом может быть, — ответил Буторин. — Что-то мне подсказывает, что в город они не пошли. Может, тут отсидятся, а может, переоденутся. Или же новый транспорт ждут, чтобы вообще этот район покинуть. Чего им в этом городке сидеть? Я бы на их месте на север двинул, в Прибалтику.
— Ну пошли, — с усмешкой пожал плечами Михаил. — Осмотр так осмотр.
Оперативники разошлись в разные стороны, держа между собой дистанцию в пять-десять метров. Он успевали смотреть наверх, на обрушившиеся перекрытия, на зазубренные обломки стен, потом под ноги, где среди груд разбитого кирпича торчал металл арматуры, обломки станков, деревянной мебели.
Пройдя метров сто, Буторин поднял руку, привлекая внимание напарника, и показал влево. Михаил кивнул. Левее громоздились остатки административного корпуса. Каким-то чудом он пострадал меньше, и из четырех этажей местами сохранились два нижних. Оперативники решили обследовать остатки здания, но вдруг где-то там, за зданием заводоуправления, залаяла собака.
— Это Акбар, — сказал Сосновский и остановился, подняв автомат.
Буторин кивнул и побежал к зданию — кого-то собака здесь почуяла. До сих пор она не показывала своего беспокойства и не подавала голоса. Но что же заставило Акбара лаять сейчас? Причем лай был громкий и злобный! Виктор добежал уже до самой стены и стал взбираться на кучу битого кирпича, чтобы подняться к крайним окнам, когда Михаил увидел в окне силуэт человека. Это был мужчина в кепке и сером от пыли пальто. Он посмотрел на Сосновского и, вскинув автомат, дал короткую очередь.
Михаил успел отпрыгнуть в сторону, больно ударившись локтем о камень, перекатился и, замерев в положении лежа, дал очередь по окну, за которым только что находился человек. Теперь самое главное не пропустить движение. Он был на открытом участке, а его противник имел преимущество и мог показаться в любом окне. Какой бы ни была у Михаила реакция, а незнакомец сумеет выстрелить быстрее, чем оперативник сможет спрятаться или броситься в сторону. Теперь бы только Виктор успел!
Сосновский шел медленно, бегая глазами по окнам двух этажей. И тут внутри здания ударила очередь, потом еще одна и еще. Нашел, обрадовался Михаил и побежал по камням к ближайшему оконному проему. Собака лаяла как сумасшедшая, а он мысленно уговаривал саперов не ввязываться в перестрелку и тем более не лезть в развалины. Они запросто могли убить Феникса, и тогда вообще вся работа будет насмарку. Забравшись в окно, Михаил снова прислушался к выстрелам. Одна перестрелка велась на втором этаже, левее него, а другая на первом, и намного дальше. Как раз там саперы могли столкнуться с врагом. Буторин один справится, его перехитрить в такого рода схватках немыслимо. Значит, надо бежать на помощь саперам.
Михаил пробежал несколько комнат, перепрыгнул через разбитые лестничные пролеты, снова побежал по коридору, но тут перед ним выросла огромная куча разбитого кирпича и бетона. Пришлось выбираться наружу, и тут он почти нос к носу столкнулся с человеком в военной шинели и… без погон! Что-то подсказало Михаилу эту мысль — может, опыт, а может, просто интуиция, и он, не задумываясь, крикнул по-немецки: «Schnellher! Wir gehen zusammen!»[1]
Он узнал Гусева, он узнал в нем того самого полковника медицинской службы, которого видел во дворе больницы рядом с машиной, когда они вышли из двери с Турминовым. И этот человек тоже узнал Сосновского. Наверняка он посмотрел на него, когда Михаил валялся в беспамятстве. И сейчас, услышав от этого подозрительного человека фразу по-немецки, а немецкий Феникс наверняка знал, он опешил и на миг растерялся. И этот миг решил все. Сосновский успел сократить расстояние, и, когда Гусев поднял автомат, чтобы остановить незнакомца и задать пару вопросов, Михаил был уже почти рядом. Почти, потому что ему не хватило всего какого-то метра. Он понял это в последний момент, понял с горечью, потому что сейчас ударит короткая очередь — и все, враг уйдет!
Но Гусев сплоховал. В какой-то момент он запаниковал, подпустил неизвестного человека близко к себе и никак не мог решить, свой это или чужой. Он невольно отшатнулся, его нога соскользнула с расщепленной доски, и он опрокинулся на спину. Михаил рванулся навстречу и успел поймать полковника за отворот офицерской шинели.
Мир замер, и только на ветру поскрипывала какая-то конструкция, и снег летел в лицо от порывов ветерка. Руки Гусева пытались ухватиться за край стены, но кирпич крошился, падал вниз и с шумом разбивался о бетонный пол. Это был пролом перекрытия, который вел в подвал. Виднелись какие-то искореженные конструкции, камень. Тело Гусева чуть раскачивалось, и от этого держать его одной рукой было тяжело. «Сколько я еще продержу его. Минуту, две?» — подумал Михаил и прохрипел:
— Не трогай стену, хватайся за мою руку!
— Не возьмешь меня, не возьмешь, —
