Чешская сатира и юмор - Франтишек Ладислав Челаковский
Он нашел его удобно расположившимся в кресле. Сценарист любезно приветствовал автора:
— Так, милый друг, в неустанных поисках новых сюжетов я вспомнил о вашем старом сценарии. Я полагаю, что после некоторой переделки…
Автор настороженно поднял брови, но сценарист его успокоил:
— Без переделок мы принципиально не принимаем, понимаете? Ни прежде, ни теперь… Как я вам уже дал понять, изменилась точка зрения… Ну, так будьте добры, повторите мне сюжет!
Автор глубоко вздохнул:
— Молодая студентка, которая приглашена на каникулы…
— Студентка? Да, это подойдет… Пусть она будет своенравной, капризной, кокетливой, понимаете, что-то вроде вполне созревшей женщины, в которой сидит сам черт.
— Но типично ли это? — испугался автор.
— А какое нам дело? Разве мы доктринеры какие-нибудь? Главное — это жизнь, понимаете? Жизнь… Показать людям такой тип, который бы их гипнотизировал, заставляя заполнять залы кинотеатров и кассы. Только, прошу вас, не поддавайтесь тому, что пишут в передовицах. У нас своя дорога. Ну, так вот, пусть она будет очень упряма. Она может и поцарапать партнера.
— Что такое?
— Поцарапать. В страстном исступлении… Глубокий конфликт, это необходимо. Пусть героиня будет с надломом, страдает до глубины своей обнаженной души, страдает от любви. Так, а кто он? Он демон, не правда ли?
— В первом варианте он был служащий, потом машинист…
— Ах, оставьте! Кого это интересует… Никакого профессионализма, никакой тематики, от которой болят руки. Свобода, понимаете? Он будет демоном!
Автор незаметно ущипнул себя за ляжку, чтобы проверить, не спит ли он, а потом произнес:
— Позвольте… демон, а каково же его классовое происхождение?
Сценарист приветливо улыбнулся:
— А вы, однако, хитрец! Я вам дам классовое происхождение! И знаете что? Введите сцену в старом рыцарском зале с доспехами, они остались у нас от последнего исторического фильма; так все обойдется дешевле. Жар в камине тоже ничего не стоит и эффектен для съемки… Пожалуйста, продолжайте!
Автор вытер лоб.
— В первом варианте повести она приезжает на каникулы к дяде, пчеловоду…
— Стойте! Пчеловод… Производство меда, если я не ошибаюсь, да? Но там не будет завода? Нет? Это хорошо. Заводские сцены всегда мешают нам использовать возможности цветного кино. Дальше.
— С дядей знаком известный вам молодой служащий…
— Демон! Не забудьте об этом… Чувствуете, как на глазах вырастает сюжет? Чувствуете? Так, продолжайте.
— Ну, а дядя — пчеловод…
— Стойте. Не пчеловод… Я боюсь производственной тематики. Дядя будет старый землевладелец, в высоких желтых сапогах… Старик, тайно боготворящий свою воспитанницу. Племянницу переделайте в воспитанницу. Он преследует ее с канделябром в руках… Я прямо вижу эту сцену: развевающиеся на ветру занавеси, дядя, охваченный греховной страстью, убегающая воспитанница, демон в саду. Видите, получилось сочно, напряженно, интересно, нет никакой вульгаризации действительности. Вы подумали об эпохе, в которой происходит действие вашей повести?
— Ну а как же! Сейчас требуют современную тематику, я и написал повесть о современных людях…
— Кто это требует? Оставьте… Мы перенесем действие в средневековье. Или нет, теперь это встречается постоянно. Мы перенесем его в эпоху бидермейера{117}. Фраки, парики, длинные юбки, широкие шляпы, фижмы… Да, это будет потрясающе. Всем пришьем шикарные воланчики… Мы создадим шедевр, уж на этот-то фильм люди пойдут. Мы снимем его в красках и при сказочном освещении. Желаю вам успехов, вы прославитесь…
Сценарист приподнялся, показывая тем самым, что свидание окончено.
— Ну, а мой сюжет, с вашего позволения… — теперь автор указывал на рукопись.
— О, — ответил сценарист, — не беспокойтесь. Я передам его в руки опытного режиссера, и вы сами удивитесь. Будьте здоровы!..
Автор вдыхал свежий воздух и непрестанно оглядывался, будто пробуждаясь от опьянения. И вот что он увидел: женщины не ходили в длинных юбках с воланчиками, мужчины не носили фраков, не было и сказочного освещения, люди читали газеты, стояли в очереди в магазин, покупали колбасу, и казалось, что все это им в общем нравится. В трамвае какой-то молодой человек жаловался своему спутнику, что его рационализаторское предложение сунули в ящик, но он им показал… Молодежь спорила о последнем футбольном матче, и так как был третий час, около Национального музея сиротливо бродили одиночки, поджидающие свою дражайшую половину…
Автор утомленно закрыл глаза, и перед ним снова встал прежний принципиальный вопрос: кто же, собственно, сумасшедший. На этот раз он не сразу нашел ответ.
Перевод Р. Кузнецовой.
МОНОЛОГ
«Я это или не я?»
Он провел пальцами по небритому подбородку и задумался, глядя на себя в зеркало.
«Ну, конечно, это я, Патрчка Йозеф, директор фирмы Лина. Я, как ни странно…»
Он попытался сам себе улыбнуться, но улыбка получилась довольно жалкая.
«Да, дружище, потрепали тебя порядком… Мне тебя, брат, жалко!»
Он чуть было не погладил зеркало. Потом грозно нахмурился, вытаращил глаза и выпятил губу.
«Так это вы! Да, это вы, узнаю вас, бедняга! Это вы отважились на меня, — он изменил выражение лица и ласково улыбнулся, — на меня, бедного Патрчку Йозефа, директора фирмы Лина, навлечь позор.
Что вы сказали обо мне? Вы сказали, что я ничего не смыслю в делах, не способен руководить предприятием… И где вы это сказали? На совещании в министерстве. Стыдитесь, если в вас еще не умерло человеческое чувство! Ведь назавтра из-за этого назначено собрание.
Ох, пришел конец Патрчке Йозефу, директору фирмы Лина, порядочному человеку… Растоптали, оскорбили, уничтожили…
А как на меня все смотрели! Был там один в очках, тот даже посмел усмехнуться».
Директор сложил большой и указательный пальцы в кружок и будто очки поднес к глазам.
«Так и вижу его, очкастого! Усмехается… Бе-е!»
И директор фирмы Лина, Патрчка Йозеф, сам себе показал язык: во-первых, он был в ванной совсем один, а во-вторых, видел перед собой того очкастого негодяя.
«Завтра все будут разбирать на общем собрании.
А что, спрашивается, разбирать? То, что я не способен… Что я ничего не смыслю в производстве… Милые мои, вас бы на мое место!..»
Он махнул рукой.
«Напрасно говорить им об этом, особенно сейчас, в ванной. Кстати, бриться я не буду. Пусть завтра все видят, что этот скандал меня погубил, уничтожил, что я на дне… И если они не пожалеют об этом, значит, у них каменное сердце. Я им все припомню. Ведь что они со мной сделали, а?»
В зеркале на него смотрело приветливое лицо. Он погладил себя, утешил.
Рука прошлась по жнивью небритых щек, он погрозил пальцем: «Ему, видите ли, поможет критика. Мне она что-то не помогла».
Вздохнул. Чувствовал, что завтра будет не начало конца, а просто
