Нино и её призраки - Анна Теплицкая
Долго ждать не пришлось, минут через пятнадцать заскрежетал ключ, и в квартиру зашел Алексей Александрович с тарелкой ачма хачапури. Я нагло смотрела ему в глаза. Никогда я еще не видела его таким рассерженным.
— Ты охренела, Нино?
— Не хочешь есть дома, ешь за дверью, — небрежно бросила я.
Я ожидала, что он заплачет. Ладно, хотя бы упадет на колени и станет извиняться, но неожиданно я наткнулась на такую непреодолимую стену холодной, ядовитой враждебности, что не успела оглянуться, как раздражение захватило и меня, и мы наговорили друг другу кучу мерзостей.
— Ты выставила мне еду за дверь, как собаке, — тихо сказал он.
— Ты сам это сказал.
Я поняла, что переборщила, хотя какой-то короткий миг мое лицо выражало апатичное удовлетворение. Я думала, он сейчас меня ударит, но он только со всей дури швырнул тарелку в стену, развернулся и вышел из квартиры.
Глава 37
Когда он ушел я горько пожалела о всех тех упреках, которыми осыпала его. Ну и дура ты, Нино. Теперь он ушел и не вернется. В глубине души я так не думала, ведь Алексей Александрович не поступал так никогда, он лишь пошел прогуляться, успокоиться. Ну а что? Разве я не права? Разве не я готовила?
За два часа я, кажется, выпила все, что содержало хоть каплю алкоголя, и вырубилась прямо в гостиной. Мне снилось, будто я жена Ника, и мы купаемся в Сиамском заливе. Когда я разлепила глаза, было пять сорок, я диагностировала у себя полуобморочное состояние из-за лютого похмелья. Прошла голая на кухню, закурила и успела грохнуться на колени перед тем, как меня вырвало.
Еле дождавшись одиннадцати, в накинутом на заспанный пеньюар пальто я побежала в магазин, ноги обула в босоножки Лоро Пьяно, прикрылась очками Шанель, чтобы скрыть синяки под глазами, и все время, что стояла на кассе, ощущала на себе неприязненные взгляды. Что уставились?
— Грузин крещен в воде, разбавленной вином, — сообщила я им. На меня посмотрели, как на сумасшедшую. Вот люди. У вас что, никогда не было говняных дней? Я скорчила гримасу, положила бутылочку «куантро», Marchesi di Barolo, цена за которую перевалила уже за девятнадцать тысяч, а потом неожиданно для себя сгребла на ленту чипсы, шоколад и газировку, всякую вредную мелочь, сверху бросила пачку сигарет.
— Документы, девушка, — неприязненно произнесла продавщица.
Несмотря на свое состояние, я обрадовалась: вот это подарок на пятнадцатое мая! Меня приняли за кого-то моложе двадцати одного года, это успех. Я стала неловко рыться в сумке и сняла очки, что оказалось роковой ошибкой. Продавщица, едва взглянув на меня, сказала: «А, нет, документы не нужны». Что ты сказала, тупая мразота?! Что значит, «не нужны»? Настроение тут же ухудшилось.
— Нет уж, подождите, я найду права.
— Как хотите, но уже без надобности. Можете оплачивать.
Настаивать дальше было бесполезно, я сжала зубы и сунула карту в терминал. Домой я поднялась, грохоча сумками. Матвей и Датоша залезли ручонками в пакеты и выгребли все особо вкусное.
— Оставьте хотя бы жевку, ну! — крикнула я им вслед, но они галдели и меня не услышали. Бурча себе под нос, я стала бренчать бутылками и раздумывать о ссоре с мужем. С двоюродными братьями и сестрами, с подругами, с матерью я ссорилась, конечно, но никогда между нами не было той особенной, ядовитой злобы, которая проявляется между мной и мужем. Честно говоря, я даже удивляюсь нашей ненависти друг к другу.
Алексей Александрович пришел в двенадцать. Лицо жесткое и непроницаемое, мириться не намерен. Чего пришел тогда, спрашивается? Я это и говорю. Он не отвечает, я делаю вздох, другой, кричу на всю квартиру:
— Да в смысле?? Ты можешь поговорить со мной? Где ты ночевал? Что все это значит?
— Успокойся, — говорит он.
— Достал со своим «успокойся»! Почему ты все время молчишь?
— А что тут сказать?
— Да мне надоело, что тебя никогда нет дома! Ты постоянно на работе! Мы никуда не ездим, мало того — из дома не выходим!
— Что ты опять заладила…
— Смотри, — я открываю соцсети и показываю ему чужие счастливые жизни. — Наши знакомые на… барабанная дробь… Мальдивах! А мы греемся на набережной Фонтанки. У нас столько денег — и что, это все зря?
— Ты знала, что я невыездной.
— Не хочу ничего слышать, — сказала я и даже сделала вид, что зажимаю уши. — Я думала, все изменится! А ничего не меняется! — И грустно тихо сказала: — Вот уже пятнадцать лет ничего не меняется. Сегодня всю ночь я провела одна с двумя детьми. Где ты был — я не имею никакого понятия. Я готовила ужин, убирала, укладывала мальчиков спать, а ты явился в час ночи и потом ушел. Это, по-твоему, похоже на семью?
У меня даже подбородок задрожал от этого невообразимого накала драматизма в финальном аккорде реплики. Отлично, Нино, тебе надо было жить на Театральной площади, а не на набережной реки Фонтанки. Я торжественно развернулась, закрыла лицо ладонями и побежала к себе в ванную. Никто не помчался следом.
Прошло не менее пятнадцати минут, а я все так и сидела на кафельном полу, обхватив колени, никто не постучал в дверь, не извинился, не подхватил на руки. Иногда до меня доносился смех Матвея. Похоже, Алексей Александрович готовил мальчикам завтрак. Отлично. Я в досаде швырнула полотенце на пол и потопала его ногами.
Я вышла из ванной, взглянула на свое подозрительно незаплаканное лицо и схватилась за кисти: выбелила лицо тональным кремом, нанесла румяна на щеки, напоследок влила в глаза ментоловые капли. Моментально защипало и веки покраснели. Для правдоподобия я быстро поморгала тридцать пять раз и вплыла на кухню.
Все было в точности как я представляла: Датоша и Матвей сидели за столом, болтая ногами, а этот наглец с лицом, на котором невообразимо было представить себе чувство вины, жарил
