История и миф - Юрий Викторович Андреев

афинского государства не знают ни магии, ни науки. Судя по тому, что рассказывает о них Платон, они живут в почти первобытной чистоте и невинности, еще не вкусив плодов от древа познания. Во всем полагаются они на богов и не пытаются подчинить себе силы природы с помощью тайных знаний, как это делают атланты, а лишь приспосабливаются к ним. Их жизнь более естественна и поэтому более гармонична.

И, наконец, еще одно важное различие существует между двумя государствами. Атлантида такая, какой описывает ее Платон, — прежде всего военная держава, жадно стремящаяся к захвату чужих земель и покорению других народов. Среди невероятного обилия даров природы, обладая несметными богатствами, атланты с завистью взирают на своих соседей и стремятся завладеть их достоянием. Это вынуждает их непрерывно наращивать свои воинские силы. Военная мощь атлантов не знает себе равных. По исчислениям Платона, их пешее войско составляло 1200 тыс. человек, конница насчитывала 240 тыс. коней и 10 тыс. боевых колесниц, флот — 1200 военных судов. С этими силами атланты не только утвердили свое владычество по сю сторону столбов Геракла на океанских побережьях Европы и Ливии, но и вторглись в пределы Средиземноморья, завоевав весь северный его берег вплоть до Тиррении и весь южный вплоть до Египта. Лишь вмешательство афинян смогло остановить их дальнейшее продвижение. Вместе с тем, как и всякие агрессоры, атланты живут в непрерывном страхе и ожидании вражеского вторжения на свою территорию. Видимо, поэтому они превратили свой город в неприступную крепость с тщательно продуманной системой оборонительных сооружений.

Древнейшие Афины, судя по описанию Платона, также были могущественным государством, хотя во внешнем исчислении их военное могущество не идет в сравнение с силами атлантов (Платон сообщает, что сословие воинов, или стражей, из которого комплектовалась основная часть афинского войска, насчитывало 20 тыс. человек). Власть афинян простиралась в те времена на всю Элладу, хотя основывалась эта власть не на насилии, как владычество атлантов, а на добровольном подчинении худших лучшим. «Во всей Европе и Азии, — замечает Платон, — не было людей более знаменитых и прославленных (чем афиняне. — Ю. А.) за красоту тела и за многостороннюю добродетель души». В описании древних Афин мы не найдем тех, видимо, сознательно подчеркнутых признаков милитаристского империалистического государства, которыми Платон наделил свою Атлантиду.

Итак, цели, которые великий философ ставил перед собой, приступая к созданию мифа об Атлантиде, как будто ясны. Судя по всему, Платон хотел столкнуть между собой два прямо противоположных и потому по своей природе враждебных друг другу типа государства и посмотреть, что из этого получится. Впрочем, исход этого столкновения был, по-видимому, с самого начала для него ясен. Если учесть, что свое праафинское государство Платон, несомненно, сознательно сделал точной копией того идеального утопического полиса, или аристократии, который он во всех деталях обрисовал в своем большом трактате «Государство», а Атлантиде столь же сознательно придал черты во всем противоположного аристократии ненормального или, как выражается сам философ, «лихорадящего» государственного устройства, то становится совершенно очевидным, что победу в этой титанической борьбе двух миров должны были одержать, конечно же, афиняне. Платон и сам не скрывает своих намерений, заявляя уже в самом начале «Тимея», что ему хотелось испытать свою схему идеального полиса, представив его в действии, а лучшим способом такого испытания была бы, конечно, война. Что касается государства атлантов, то его поражение в борьбе с афинянами должно было стать, по мысли философа, достойной расплатой за непомерную титаническую гордыню этого народа. Гордыня эта проявляет себя абсолютно во всем: и в невероятной роскоши, которой обставлена повседневная жизнь атлантов, и в грандиозности и великолепии их построек, в которых они явно стремятся соперничать с самой природой, и в их тайных магических знаниях, которые ставят их чуть ли не вровень с богами, и, наконец, в их претензиях на мировое господство. За все это атланты должны были рано или поздно жестоко поплатиться, и, конечно, далеко не случайно то, что орудием божественного возмездия за их прегрешения стало государство во всех отношениях противоположное их собственному: не знающее того обилия земных плодов, которым боги так коварно наградили Атлантиду, живущее в добром согласии с природой, не ведающее роскоши и тайных знаний, не стремящееся к захватам. Разительное неравенство сил обеих противоборствующих сторон (20 тыс. афинян, которым к тому же изменили их союзники, против несметных полчищ атлантов), очевидно, должно было еще сильнее и резче подчеркнуть главную мысль Платона: поражение и гибель Атлантиды были неизбежны, можно даже сказать, что она сама несла в себе свою гибель.

У многих, кто читал «Тимея», эта концовка истории вызывает недоумение. Атланты несут наказание за свое нечестие — это в общем логично и понятно. Но зачем было отправлять в преисподнюю доблестных и благородных афинян, покрывших себя неувядаемой славой и как будто ни в чем не провинившихся перед богами? На первый взгляд, здесь явное попрание законов жанра: ведь во всякой порядочной драме под занавес проваливается в тартарары, к вящему удовольствию публики, закоренелый злодей, но никак не добродетельный герой. Д. С. Мережковский по этому поводу замечает: «Здесь у Платона концы с концами не сходятся: начал за здравие, кончил за упокой Сократовой и своей Республики. Град Божий — плод всей своей мудрости — хотел вознести до неба и низверг в преисподнюю; только что попробовал сдвинуть его неподвижную схему, как все обрушилось, словно песочная башенка, игрушка детей...» И немного позже такой вывод: «Люди перед смертью иногда сходят немного с ума: “Атлантида” — такое безумие Платона».

Мне кажется, что ни о каком сумасшествии здесь не может быть и речи. Просто Мережковский, видимо, не очень внимательно прочел все, что говорилось в «Тимее» до этого. Как вы помните, Платон постоянно возвращается к одной и той же мысли — как обидно коротка историческая память человечества. Объяснение этого факта Платон находит в периодически повторяющихся глобальных катастрофах, уничтожающих в первую очередь всю мыслящую образованную часть рода человеческого. Трагическая гибель граждан праафинского государства логически вытекает из этого общего положения. Она нужна Платону как ответ на вопрос: почему навсегда исчезла из памяти людей вся эта потрясающая история о борьбе афинян с атлантами? О ней забыли просто потому, что уже некому было передать ее потомкам. Вот для этого Платону и пришлось погубить весь цвет афинского гражданства.

Острота изображенного Платоном конфликта еще более усугубляется тем, что своих праафинян он делает чистокровными эллинами и вождями всех других эллинов, их же противников, без всяких околичностей, называет «варварами» (варварство атлантов парадоксальным образом — для нас, конечно,