История и миф - Юрий Викторович Андреев

Можно установить довольно простую закономерность: чем дальше отстоят от Геродота во времени или в пространстве какие-то события или факты, тем хуже он их себе представляет, тем больше нелепого и фантастического в его рассказе. Так, совершенно фантастической выглядит в его изображении древнейшая история Египта. Само Египетское царство существует уже более 15 тыс. лет. Сначала страной правили боги. Первым из смертных царей был Мин, начиная с которого правили 330 царей, и только двое из них совершили что-либо значительное. Это — царица Нитокрис (личность, видимо, мифическая) и царь Мерид (Аменемхет III, правивший в конце XIX в. до н. э.). Довольно много рассказывает Геродот о царе Се-сострисе, который в действительности никогда не существовал. Его образ составлен, как считают египтологи, из двух исторических личностей: царя XII династии (нач. II тыс. до н. э.) Сенусерта III и Рамзеса II (XIII в. до н. э.). Никогда не существовал и царь Ферон. Скорее всего это — искаженный титул фараон. Царь Протей заимствован из греческой мифологии (впервые он появляется в «Одиссее» Гомера как морской старец, способный превращаться в различных животных). Древнейшие фараоны — Хеопс, Хефрен и Микерин, — правившие в начале III тысячелетия, стоят в самом конце списка Геродота. Более или менее достоверные сведения сообщает он лишь о царях саисской династии (VII–VI вв.), хотя и здесь тоже много всякого анекдотического материала.

Другой пример: геродотовское описание Скифии в IV книге «Истории» считается в общем довольно достоверным. Специалисты-археологи и историки Северного Причерноморья находят все новые подтверждения правдивости сообщений Геродота о культуре и обычаях скифов в данных раскопок, главным образом в произведениях изобразительного искусства, происходящих из курганов скифской знати. Так, Геродот описывает обряд побратимства у скифов, при котором братающиеся подмешивали в чашу с вином свою кровь и пили, одновременно касаясь губами краев чаши. Эта сцена довольно точно воспроизведена на скифских золотых бляшках, найденных в одном из курганов. Информацию о жизни и обычаях скифов историк мог получить от греческого населения Ольвии, жившего в непосредственном соседстве с этими воинственными кочевниками. Однако представления Геродота о племенах, живущих дальше к северу и северо-востоку от скифских степей (андрофагах, неврах, будинах, аргиппеях, исседонах) уже гораздо более туманны, расплывчаты и перемешаны со всякой небывальщиной. Очевидно, информаторы Геродота сами не бывали в этих краях, населенных совершенно дикими и поэтому опасными людьми, а знали о них лишь понаслышке, со слухов, которые передавались по цепочке от одного племени к другому, постепенно обрастая новыми и все более невероятными подробностями.

Наиболее достоверной считается вторая, основная, часть «Истории», посвященная событиям греко-персидских войн, и в особенности три последние книги, содержащие рассказ о походе Ксеркса, хотя и здесь можно при желании найти сколько угодно как сознательных, так и неосознанных отклонений от истины.

Специального рассмотрения заслуживает вопрос об использовании Геродотом мифологической традиции. Как и все греческие историки старшего поколения, он обращается к мифам в силу необходимости, просто потому, что никаких других источников информации о древнейшем прошлом Эллады и соседних с ней стран у него не было. В крайне противоречивый, хаотически перемешанный материал мифологической традиции он пытается внести хотя бы относительный порядок. Для этого устанавливаются основные точки отсчета, позволяющие дать хотя бы приблизительную датировку важнейшим событиям мифической эры. Так, неизвестно каким путем Геродот приходит к выводу, что Гомер жил за 400 лет до его собственного времени, т. е. около 850 г. Троянская же война была за 400 лет до Гомера, т. е. около 1250 г. Также уточняется происхождение некоторых мифологических свидетельств. На основании противоречий, существовавших между «Киприями» (одной из поэм так называемого Цикла) и «Илиадой», Геродот приходит к выводу, что первое из этих произведений не могло принадлежать Гомеру, что делает честь его историческому чутью. Сами свидетельства мифов, однако, никогда не отвергаются историком. Как правило, он принимает их за истину, но при этом позволяет себе весьма свободно обращаться с их сюжетами, всячески переделывая и перекраивая их, стремясь по возможности свести к минимуму элемент сказочной фантастики и, таким образом, превратить миф в обычный логос или историческую новеллу. С необыкновенными образцами такого перетолковывания мифов на новый лад мы сталкиваемся на первых же страницах «Истории», там, где Геродот говорит о начальных истоках вражды между греками и азиатскими варварами (см. I, 1–2, 5). Ссылка на персидские и финикийские источники здесь носит явно мистифицирующий характер, хотя и трудно понять, сам Геродот был введен в заблуждение какими-то своими собеседниками, или же он сознательно пошел на подлог, придумав персидских и финикийских информаторов, чтобы придать больше веса своему рассказу. В действительности ни персам, ни финикийцам не было, конечно, никакого дела ни до Ио, ни до Европы и Медеи, ни до Елены Прекрасной. Едва ли они вообще о них что-нибудь знали. Заметим также, что в своем перетолковывании мифов Геродот заходит гораздо дальше всех своих предшественников, включая Гекатея. По существу, он совершенно выхолащивает содержание мифа, устраняя из него богов как главных действующих лиц. Так, из истории Ио исчезает Зевс, влюбленный в прекрасную нимфу, а с ним и его ревнивая супруга, обратившая Ио в телку. Ничего не говорится и о самом превращении. Точно так же поступает Геродот и с мифом о похищении Европы. Вместо Зевса, от любви к финикийской царевне ставшего быком, здесь появляются какие-то эллины, не названные даже по имени (историк ограничивается лишь догадкой о том, что это были, видимо, критяне). Не оспаривая прямо древние канонические версии каждого использованного им мифа, Геродот недвусмысленно намекает читателю на их лживость, предлагая свою исправленную и отредактированную, так сказать, в духе времени версию сказания. При этом он как бы подмигивает и потихоньку говорит своему читателю: «Вот мы-то с вами знаем, какими глупыми были эти древние сочинители, вообразившие, что Зевс превратился в быка, а Ио по прихоти Геры стала коровой». Не исключено, что испугавшись своей собственной смелости и понимая, что найдется немало людей, которым его переделки мифов придутся не по вкусу, историк как раз и решил укрыться за вымышленными персидскими и финикийскими источниками. Интересна также и смелая попытка Геродота связать все эти события прошлого, весьма удаленные друг от друга как географически так и хронологически, единой логической нитью и построить, таким образом, некое подобие общей концепции всемирной истории, в основу которой была положена идея извечной вражды между эллинами и варварами. В этом смысле Геродот стоит как бы на пол пути между логографами и Фукидидом, который будет использовать материал мифов для построения уже не просто событийной, но политической и даже социально-экономической истории древности.

Примеры критической переоценки мифов можно найти и